Нелюдь

У Лестера-семьдесят пятого была своя собственная теория, которая гласила, что Возрождение пройдет тот, кто занимается в этой жизни художественной работой и лучше всех знаком с миром людей. Вообще-то у каждого крийна была такая теория. Инженеры считали, что Возрождение лучше всех пройдет тот, кто уже в этой жизни разбирается в технике, а рабы полагали, что чем ниже ты в этой жизни – тем выше в следующей.

Три года назад один из братьев Лестера-семьдесят пятого хотел заманить его в секту. Эта секта была связана с группой инженеров, работавших на строительстве Гусеницы. Секта утверждала, что для тех, кто оказался вне Крийны, Другой Жизни не будет. Что все фильмы о Возрождении – это такой же монтаж, как те новости, которые делает Лестер-семьдесят пятый. Еще в секте утверждали, что для того, чтобы Возродиться, не обязательно попадать на Крийну, и что инженеры могут с помощью человеческих технологий воспроизвести температуру, атмосферу и давление, необходимые для Возрождения, – точно так же как люди умеют выращивать свои личинки в маточном инкубаторе.

Лестер-тысяча двести пятьдесят третий увещевал Лестера-семьдесят пятого две недели, а через две недели кто-то донес, и секту накрыла Служба Опеки. Всех, разумеется, казнили. Лестер-семьдесят пятый был очень рад, что не вступил в секту.

Ведь у него была своя собственная теория о том, как заслужить Возрождение.

Но три часа назад губернатор Шан Шаннери уволил Лестера-семьдесят пятого, и это означало смерть. Никто никогда не пошлет на Крийну личинку, которая провалила работу.

Маленький крийн с панцирем, раскрашенным в красно-желтый цвет Службы Новостей, не был от рождения ни глупцом, ни негодяем, ни доносчиком. Он просто очень хотел жить, и всем было известно, что жизнь полагается в награду за абсолютную покорность.

Губернатор отнял у него жизнь, и в абсолютной покорности больше не было смысла.

– Я нахожусь на площадке перед оцеплением, – сказал Лестер-семьдесят пятый, – дорога к резиденции губернатора перекрыта, перестрелка звучит постоянно, только что несколько раз на горе стрелял танк. Количество нападающих неизвестно, но их может быть несколько тысяч. По крайней мере часть из них – барры. Военные не имеют связи между собой и, похоже, не понимают, что делать.

* * *

В десяти метрах от красно-желтого крийна стоял человек по имени Арман Лесь. Арману было шестьдесят лет, и сорок пять из них он работал садовником. Он украшал сады в кварталах барров и в кварталах людей, он выращивал ветви на стенах и цветы на коврах. Последние полгода Арман работал на губернатора, и это ему не нравилось, потому что когда он пришел работать на госпожу Илену, госпожа Илена улыбнулась и дала ему денег, со словами, «а это сверх», а когда его привели работать на губернатора, ему не заплатили ни гроша, потому что в фирму пришла Служба Опеки. А еще неделю назад губернатор обругал его за то, что в кабинете из стен росли лилии, и велел поставить панели с требеллией, а когда Арман поставил панели с требеллией, губернатор оборвал с панели цветы, и ударил Армана по лицу со словами: «Урод! Бандит! Не умеешь работать!»

Сегодня утром Арман приехал, чтобы убрать панели с требеллией и поставить другие, с лоеллианским астениусом, но охрана не пустила его наверх, а потом наверху стали стрелять. Таких, как Арман, было человек сорок, и толпа все росла, потому что многие, заслышав о стрельбе на горе, решили посмотреть на все собственными глазами.

Арман стоял совсем близко от красно-желтого крийна, но он не видел его, потому что крийны невысоки. Арман смотрел на наручный комм, по которому передавали новости. У комма Армана собралось человек пять. Когда новости кончились, Арман удивился, потому что он был садовник, а не журналист, и хотя он стоял у горы даже дольше маленького крийна, он никак не мог понять, что происходит.

Теперь крийн из Службы Новостей с необычайной ясностью сформулировал это для него. Злодеев много, губернатор в жопе, а охрана не знает, что происходит.

Арман Лесь, шестидесятилетний мирный садовник, всю жизнь не державший в руках ничего страшнее лазерных ножниц, вдруг обнаружил, что в глубине души он горячо желает успеха злодеям.

* * *

Ван Эрлик лежал ничком. Его подташнивало, и с ногой было явно неладно. Ван Эрлик видел, как упала безголовая туша, и понимал, что Дом Келен цел.

К сожалению, это мало что значило.

Один штурмовик был мертв, но два остальных живы, и они уже должны были прийти в себя. Плазменный шнур вряд ли вывел из строя сенсоры брони. Он ударил по сетчатке людей, как если бы штурмовики без предпреждения взглянули на голубое солнце; но сетчатка должна была восстановиться, а в крайнем случае, «Шелом» мог передавать данные в мозг напрямую.

Ван Эрлик не шевелился, и штурмовики – тоже. Как ни был остер его слух, их сенсоры были острее. Их оставалось двое из трех, связи с дежуркой не было, но их броня была неповреждена, оружие – нетронуто, и они наверняка видели, что случилось с их товарищем и понимали, что противник жив и смертельно опасен.