Нелюдь

Ловелас — это было совершенно несправедливое обвинение. Когда-то давно он таким и был. О, он был мужчина что надо — огонь… А теперь, конечно же, нет.

В Израиле Леня отвез его в свой домик, где жил с женой, на которой женился уже там, и с сыном — внуком Аркадия Моисеевича. Собственно, из-за внука Аркадий главным образом и собрался в дальние края.

Леня работал инженером в какой-то небольшой фирме, занимавшейся строительством. Жили они неплохо, хотя Аркадий Моисеевич с непривычки сильно страдал от жары.

Не понравилось же ему то, что Леня пристрастился к фундаменталистскому иудаизму. Он лично учил сына Ветхому Закону, носил на голове кипу и малыша заставлял носить ее тоже. Увидев собственного сына Леню в кипе, Аркадий Моисеевич поначалу стал просто смеяться. Когда он увидел, что точно такую же кипу носит и внук, а при этом еще бормочет что-то на иврите, то дедушке стало не до шуток.

Его это раздражало, как и боязнь свинины в доме и соблюдение всех прочих шестисот шестидесяти с лишним запретов…

— Леня, ты сошел с ума, — говорил сыну в сердцах Аркадий Моисеевич. — Или я тебя не знаю с пеленок, Леня? Или ты не был обычным советским пионером? Или я не помню тебя комсомольцем? Или ты не учился в нормальном ленинградском вузе и не ел свинину в стройотрядах? Что ты морочишь голову себе и ребенку? Это же ненормально…

Леня в ответ заводил что-то про Бога Авраама, Моисея и Иакова, про завет, заключенный Им с избранным народом.

— Или Бог Авраама не был к тебе милостив прежде? — спрашивал в ответ Аркадий. — Или Он только теперь стал милостив к тебе, после того, как ты надел на голову эту кипу, которую век не носил? Перестань сказать, Леня!

— Ты так говоришь, папа, оттого, что ты насквозь советский человек, — отвечал сын. — А я хочу забыть о том, как мы были в египетском рабстве. Здесь, на земле обетованной, мы должны жить в счастье и в завете с Богом и забыть все, что связывало нас с египетским рабством.

— Это нашу жизнь в России ты называешь египетским рабством? — догадался Аркадий Моисеевич. — И ты это говоришь мне, человеку, у которого четыре боевых ордена и одиннадцать медалей за храбрость?

— И которые тебе вернули только после семи лет лагерей, — язвительно говорил Леня, поправляя кипу.

— Как будто это были одни и те же люди, Леня, — кипятился Аркадий. — Идиоты и выродки есть в каждом народе, это совершенно не связано с ношением кипы и отказом от свинины. Это же маразм! Что ты компостируешь мозги маленькому ребенку? Он же мой внук и может у тебя вырасти полным идиотом…

Сын повязывал кожаный футлярчик на лоб, потом обвязывал руку ремешком и становился на колени молиться. Он молился Богу Авраама, Моисея и Иакова… Выпускник Ленинградского строительного института, лучший танцор на студенческих дискотеках и отличник марксистско-ленинской подготовки…

Аркадий Моисеевич в душе плевался и говорил сквозь зубы, что каждый сходит с ума по-своему. Он так и уехал тогда, не понимая сына.

С тех пор он не ездил туда, только регулярно получал письма, фотографии от Лени и посылки. И каждый раз вспоминал о том, какая у них была замечательная дружная семья, когда надевал поводок на Графа. Когда Граф умрет, оборвется последняя связь Аркадия Моисеевича с прошлой жизнью.

Все это он мог бы рассказать Скелету, но не стал этого делать, потому что вообще был противником разговоров с посторонними, а Скелет ему был к тому же и неприятен. Проходимец какой-то…

— Давайте вашу историю, — бросил Аркадий Моисеевич Скелету. — А то интриговать вы все мастера, а как до дела доходит — то и пшик…

— Про пшик — это мы еще посмотрим, — ответил Скелет многозначительно.

— Ой-ой-ой, — замахал рукой Аркадий Моисеевич. — И не надо меня пугать, прошу вас. Меня уже так пугали в моей жизни, что вам так не напугать. И не старайтесь… Один майор в НКВД все кричал мне, что он меня согнет в бараний рог. Потом то же самое кричали все чины рангом ниже, и так далее… А потом «бугор» в зоне шумел про то же. И все гнули меня в бараний рог. Так что, можете себе представить, я уже совершенно ороговел…

Скелет отметил про себя сказанное доктором про НКВД и про лагерь и это показалось ему многозначительным. «Ага, эта сволочь уже опытная, битая, — подумал он с удовлетворением. — Значит, уже попадался, мерзавец. И как только таких поганцев заведующими назначают?»

Он подумал, что находится на верном, правильном пути. Этому его научила служба в милиции. Если человек уже сидел, если имеет судимость — то наверняка из всех подозреваемых он и есть виновник. Кому же как не ему и быть виноватым. Скелет хотел уточнить, за что сидел Аркадий Моисеевич, но от удовлетворения этого любопытства пришлось отказаться. Спроси его — и Аркадий сразу поймет, что имеет дело не с всемогущим следователем, а с обычным человеком. Милиционер наверняка бы знал все про судимость Аркадия Моисеевича…

— Я вас не пугаю, — сказал он. — Мне вас пугать не надо — сами испугаетесь… Так вот, я вам расскажу историю о том, что несколько человек разъезжают по улицам нашего города и хватают людей.