Нелюдь

Я жила как во сне эти две недели. Не знала, радоваться мне или ужасаться возвращению прежних ощущений.

Я ходила на работу в больницу, по вечерам готовила ужин и читала медицинские книги, а подсознательно все время что-то внутри меня говорило коварно и тихо: «Скоро придет Линда, положит на диван свое тело и приподнимет соблазнительно юбку на толстых коленках. И скажет: „Ну, иди сюда, Хельга“. И я поползу…» К тому же и Лева в тот период как будто охладел ко мне. Я объясняла себе это очень просто — у него много дел перед отъездом.

Хельга сказала эти слова задрожавшим голосом, и я со страхом и внутренней жалостью к ней догадался о том, какой же была развязка этой истории. Мне было так жалко Хельгу, и я столь явственно слышал, как звенит обидой, несмываемым оскорблением ее голос, что мне не захотелось слушать дальше.

Ведь мне даже слушать про такое было невыносимо, а каково же ей было рассказывать?

Но, наверное, ей требовалось воскресить вновь все эти мучительные образы, чтобы навсегда избавиться от них. Есть такая методика избавления от мучительных воспоминаний и связанных с ними комплексов — взять и откровенно рассказать о них.

Наверное, Хельга и избрала меня орудием такого психологического эксперимента.

— Оказалось, что все это не так, — произнесла Хельга, помолчав, и задрожала всем телом. Она содрогалась, я это ощущал, потому что обнимал ее и чувствовал, как дрожит ее тело.

Но она не расплакалась, взяла себя в руки.

— Оказалось, что все не так. Оказалось, что я была обманута самым гнусным способом.

Мой муж сошелся с Линдой. Это произошло через две недели после ее приезда. Он куда-то вез ее, и она предложила ему себя. Мне следовало бы не исключать такую возможность. Кому, как не мне, было знать о развратном характере бывшей подруги?

На Линду это очень похоже, это просто в стиле ее поведения. Когда-то она также отбила моего папу у моей мамы. И скольких еще…

Они сошлись и стали регулярно встречаться. Именно этим и объясняется, что Лева охладел ко мне. — Но подлость Линдиной натуры оказалась еще и в том, что она рассказала Леве о наших играх в юности. И он захотел, чтобы она вновь попробовала. Ему, видите ли, было интересно, как это будет.

Они встречались, совокуплялись, а потом Линда приезжала домой и заставляла ласкать ее в том же месте, которым она только что отдавалась моему мужу. Каким извращенным умом надо обладать, как надо хотеть безжалостно поиздеваться надо мной?

А Лева… О нем я вообще не могу говорить. Изменять мне с моей подругой, а потом развлекаться вместе с ней ее рассказами, как после их мерзких свиданий я — жена — на коленях ползаю перед любовницей мужа и обслуживаю ее… Какой это был для меня кошмар!

— А как ты об этом узнала? — спросил я.

— Они сами мне сказали, — ответила Хельга. — Им надоело развлекаться рассказами и самой пикантностью ситуации, и они захотели пойти дальше. Лева захотел сам посмотреть на все это, своими собственными глазами.

А Линда была так уверена в своей власти надо мной, в своем гипнотическом воздействии на меня, что согласилась попробовать. Они оба почему-то были уверены в том, что им все удастся. Что им удастся поиздеваться надо мной вдоволь и натешиться своей игрой и моим унижением в полной мере.

Вернее, Леве было совершенно не нужно мое унижение. Унижения хотела Линда. Не знаю, почему… Так, извращенное сознание, наверное.

И вот однажды за ужином, после того, как мы все съели и пора было идти спать, Линда вдруг хитро посмотрела на меня и сказала: «А теперь ползи под стол, Хельга… Обслужи меня, как обычно». При этом она победно посмотрела на Леву. Я в ужасе застыла на своем стуле, еще ничего не поняв до конца.

А он усмехнулся и, сверля меня своими черными глазами, сказал с интересом, облизывая мокрые губы: «Ну же, давай, Хельга… Я все знаю, и мне безумно интересно посмотреть, как ты ублажаешь Линдочку».

У меня рухнуло небо на голову. Нет, это слабо сказано. Рухнуло мироздание. Я пошатнулась и чуть не упала со стула, на котором сидела.

Это был ужасный вечер. Я ни на что не согласилась. Я была потрясена безмерно таким двойным предательством.

А Линда, разъяренная тем, что я взбунтовалась и не дала ей показать Леве аттракцион, наговорила мне кучу ужасных вещей.

«Как вы могли? — только и спрашивала я у них обоих. — Неужели в вас нет никакой жалости ко мне? Ничего человеческого?»

Они даже не хотели понять моих чувств. И ни за что не хотели отказываться от своей жестокой игры. Наверное, они не раз предвкушали, как это будет.

В ту ночь я убежала к подруге ночевать. Я не могла больше быть с ними, с двумя, ни одной минуты.

На прощание Линда еще, посмеиваясь, издевательски сказала мне: «Было очень приятно и удобно с тобой общаться, моя милая. Твой муж был таким неутомимым любовником, а я терпеть не могу подмываться после… А ты всегда была под рукой и всегда готова к услугам. Когда ты обслуживала меня после твоего мужа, я каждый раз была готова расхохотаться от мысли, как ловко я устроилась…»