«Не удивляйся, Феликс, — читал я. — И не пытайся утешить себя глупостями вроде того, что я еще ребенок И ко мне не стоит относиться всерьез. Я уже взрослая девушка, хотя никто из вас всех и не хочет этого замечать. Но это так, и я могу принимать твердые и самостоятельные решения».
Судя по письму, это действительно было так.
Когда через полчаса Юля пришла опять, я вышел из-за стола и сел рядом с ней на диване в своем кабинете. Потом выяснилось, что это была роковая ошибка.
— Ты ведь сама пишешь, что ты взрослый чело-век, — начал я, намереваясь произнести нечто вроде учтиво-педагогической отповеди Онегина Татьяне:
Вместо этого у меня получилось некое невнятное бормотание.
Я же старше тебя, — говорил я и сам как бы со стороны видел, как смешно развожу руками.
— И ты сама видела, что нас с твоей мамой связывает что-то…
— Вот именно, что-то, — ответила резко Юля. — Вас связывает страсть, я знаю, что это такое. А нас с тобой будет связывать любовь. Она и сейчас нас связывает, просто ты об этом не знал до сегодняшнего дня.
— Но мама, — начал я растерянно, подумав о Людмиле.
— Вот именно после того, как я застала вас с мамой, я и поняла, что не могу больше этого видеть, и не собираюсь ждать, — ответила Юля. — Я полюбила тебя уже давно, но все не решалась ничего предпринять, все откладывала. А может быть я просто ждала, что ты это заметишь и сам подумаешь обо мне. Но когда я увидела тебя с мамой на кровати, я поняла, что ты просто сошел с ума от ее роскошного тела и не хочешь больше ничего замечать вокруг. И что это совершенно неправильно, и я должна сама прийти к тебе на помощь.
— На помощь? — удивился я. — Что ты имеешь в виду?
— Ну, если человек сам не видит своего счастья, ему надо на него указать, — ответила Юля. — Вот я и указываю тебе на себя. Потому что ни с кем ты не будешь так счастлив, как со мной.
— И ты совсем не ревнуешь? — спросил я. — Пусть это глупо, но допустим, что ты говоришь правду и любишь меня… И вот, ты увидела меня с твоей мамой… Разве это не заставило тебя ревновать и навсегда отказаться от идеи быть со мной?
— Я? — удивилась Юля, и глаза ее сверкнули. — Я не ревную? Да я просто с ума сошла от ярости. Я готова была выцарапать маме глаза. А когда еще она сказала мне, что вы любовники уже четыре года, я просто хотела поколотить ее… Это она специально сказала, чтобы сделать мне больно.
— Что за глупости? — возмутился я. — Что ты такое говоришь про маму? Просто ей было очень неудобно, что ты нас увидела, вот и все.
— Ну да, — покачала головой Юля. — Не рассказывай мне сказки. Что я, не знаю собственную мать? Она прекрасно видела, что я неравнодушна к тебе и сказала все это мне специально. Как бы хотела показать мне, что она уже «застолбила» тебя и чтобы я не смела соваться. Я тебе даже больше скажу — она в общем-то была рада, что я это увидела. Так бы у нее не было возможности поговорить со мной на эту тему. А теперь я все увидела, и мама обрадовалась в глубине души, что теперь-то я выброшу тебя из головы.
— Но ты не выбросила? — переспросил я иронически, поглядывая на письмо.
— И не подумала, — ответила Юля и ноздри ее страстно раздувались. — С чего бы это? Я люблю тебя и уверена, что именно я смогу дать тебе счастье.
— А ты не боишься перебегать дорогу собственной матери? — вдруг спросил я. — Ведь если это правда, что ты говоришь… Людмила ведь не простит тебе, что ты пришла ко мне.
— Ну и пусть, — ответила Юля. — Она уже старая для тебя. А я — молодая. Посмотри на меня и сравни нас с мамой? С кем тебе хотелось бы больше заниматься любовью?
Я хотел ответить, что никогда не смотрел на Юлю с такими мыслями и не готов ответить на этот вопрос, но не смог. Потому что взглянул на Юлю и внезапно понял, что она совершенно права. Просто я никогда не замечал ее как девушку, никогда не думал о ней в этом ключе.
Я посмотрел на нее, увидел ее прекрасную юную фигуру, ее сверкающие глаза, ее чувственный рот и короткий греческий нос, тонкие ноздри которого выдавали страстность и необузданность натуры…
Прошу не судить меня слишком строго. В конце концов, инициатива исходила не от меня. Так что хотя бы в этом смысле я заслуживаю снисхождения.
Юля обвила руками мою шею и внезапно крепко поцеловала в губы. Это был долгий и нежный поцелуй, напоенный ароматом ее рта, ее языка, ее молодого и гибкого тела.
Человек — не машина. И не автомат для принятия правильных взвешенных решений.
У меня хватило сил и здравого смысла оторваться от Юли и сказать, что нужно хотя бы закрыть дверь. Она молча смотрела на меня и ничего не отвечала. Я встал, подошел к двери кабинета. Перевернул несколько раз ключ в замке. А когда обернулся, Юля уже успела снять с себя блузку.