Нелюдь

С другой стороны, меня захватила Юля — ее молодость, ее страстная любовь. Может быть, я и не слишком порядочно рассуждаю, но мне и вправду было уже пора жениться. Сколько можно быть холостяком?

В тридцать пять лет уже вполне пора определиться. А тут Юля…

Она оказалась напориста и настойчива в достижении своей цели, которой был я. Отказать ей? Не согласиться?

А зачем? Чтобы сберечь себя? Но для кого? Для той неведомой, которую я еще не знаю и еще не встретил?

А встречу ли? И будет ли та, которую я встречу потом, так уж лучше Юли, чтобы ради нее — то есть ради неизвестного, отказываться от известного?

Сыграла роль и моя привязчивость. Так уж случилось, рассуждал я. Ведь это была не моя инициатива. Сам того не желая и не подозревая, я возбудил любовь прекрасной девушки.

Эта любовь не побоялась сама прийти ко мне и объясниться. И попросить, нет, потребовать моей ответной любви, добиться ее.

Юля была для меня как бы воплощением ее матери. Я любил ее, спал с ней, и каждый раз это было для меня как бы путешествием во времени. Я спал с молодой Людмилой…

Тогда же начались Юлины проблемы с наркотиками. У нее было несколько подружек по институту, которые баловались этим, и Юля тоже пристрастилась. Тут сказалась ее натура — подвижная, нервная, страстная. Ее стремление ко всему новому, неизведанному.

К новым, необычным ощущениям реальности и себя в ней…

Несколько раз она пропадала на сутки или даже больше. В это время она была где-нибудь в очередной компании и «ловила кайф».

Однажды, когда ее исчезновение затянулось, мне вдруг позвонил Геннадий Андреевич.

— Мы с вами договорились, что я сообщу вам, когда вам можно будет опять у нас появиться, — сказал он. — Так вот, мне кажется, что это время настало. Тем более, что сейчас пришла домой Юля и она в плохом состоянии.

Как сумасшедший гнал я машину в тот раз. Когда я приехал, Юля лежала на кровати вся бледная и испуганная. Она рассказала, что два дня вместе с подругой они кололи себе всякую дурь, вызывая видения, и теперь ей стало очень плохо.

Я принял меры и взял с нее слово, что впредь она будет во всяком случае советоваться со мной относительно препаратов и не будет исчезать так надолго.

Юля отвечала мне слабым голосом. Потом заплакала, обняла меня и сказала:

— Прости меня, Феликс. Я так виновата перед всеми вами — перед тобой, мамой и папой. Но я вправду не могу с собой ничего поделать.

— Отчего? — спросил я. — Что заставляет тебя все время уходить от реальности? У тебя такая хорошая и счастливая жизнь… Ты студентка престижного вуза, у тебя богатые родители и я тебя люблю.

— Я все время чувствую, что украла чужое, — ответила Юля жалобно и беспомощно. — Теперь она выглядела как маленькая девчонка, которая ищет защиты и утешения.

— Я такая хищница, — пролепетала она. — Я полюбила тебя, мне захотелось быть твоей. И чтобы ты был моим. И я отняла тебя у мамы. Если бы ты знал, как она плакала, какими глазами смотрела на меня. Этот взгляд теперь бывает у нее и сейчас, когда мы уже примирились. Все равно, нет-нет, да и посмотрит на меня. И мне становится ее жалко и стыдно за свой поступок…

— А потом… — Губы ее задрожали и на бледных щеках появился первый слабый румянец. — А потом, мне все время вспоминается та сцена, что я увидела тогда… Ну, ты помнишь, когда я вернулась с экзамена и увидела вас с мамой… Это помогло мне тогда решиться и прийти к тебе. Но теперь это видение преследует меня и мучает и не дает покоя.

— Ты поэтому и хочешь наркотиками вызвать другие видения? — спросил я. — Чтобы заглушить то?

— Ну да, — призналась Юля и заплакала. Ее лицо стало мокрым от слез и я вытирал их ладонью.

— Все пройдет, — утешал я ее. — Все пройдет. Ты забудешь обо всем и у тебя пропадет потребность оглушать себя.

«До чего ревнивы женщины, — отметил я. — Она ведь все уже сделала, всего добилась. Она отняла меня у своей матери, она стала моей невестой. И все равно не может пережить того, что видела меня в объятиях Людмилы»…

Я «вкатил» Юле препарат, который усыпил ее, и вышел в гостиную, где впервые после всего происшедшего встретил Людмилу. Геннадия не было, он ушел из дома на весь вечер.

— Он очень тактичный человек, — пояснила Людмила, вновь говоря о муже с гордостью. — Хотя я говорила ему, что нет необходимости оставлять нас с тобой одних. Потому что ты можешь не трудиться и ничего мне не говорить. В какой-то мере я понимаю тебя.

Видно было, что она действительно пришла в себя и успокоилась. Пережила двойное предательство — любовника и собственной дочери.

Она даже не подошла ко мне, только смотрела холодным взглядом. Подозреваю, что она и по сей день в глубине души ненавидит и презирает меня. Совсем другое дело, что в течение нескольких лет я был ее самым близким человеком, которому она доверяла все и могла быть самой собой. Этого тоже ведь не скинешь со счетов.

Так что как бы не презирала меня теперь Людмила, все-таки я для нее не просто человек с улицы.