Нелюди Великой реки. Полуэльф

— Захват не удался, так что или гранатами закидают, или колдовская атака пойдет: пулемета-то у них нет… Пожгут огненными шарами вместе с храмом… А давай я тебя покрещу? Все равно погибать… Мы-то с ребятами, надеюсь, в рай попадем, а твоя судьба — под вопросом. Ты в загробную жизнь веришь? — Паисия хлебом не корми, дай попроповедовать.

— Спасибо за предложение, — буркнул я, — обойдусь пока…

— Ну, не хочешь водой — в огненной купели покрестишься, все же храм православный защищаешь! — Удовлетворенный новой мыслью, Паисий даже соизволил поулыбаться.

Вот утешил так утешил, святой отец!

Мерзавцы за частоколом засели, не видать их. Винтовочная пуля вряд ли пробьет и частокол и земляной вал — стрелять бесполезно. А то бы выстрелил: наверняка по обе стороны ворот засели — зуб даю, все равно он на нитке болтается.

Так дело не пойдет! Сейчас раненого вытаскивать будут, он до ворот дополз почти уже, так что или атака, или ложная атака…

Выскользнув из двери храма, я бросился вперед. От храма до частокола расстояние было небольшое, и я надеялся, что подстрелить меня попросту не успеют. Последнее дело сидеть в здании, подвергаясь обстрелу и магическим атакам. Нет ни маневра, ни надежды отсидеться. А мне ведь многого не надо. Только момент затишья между огневой подготовкой и магической атакой… Если бы нам противостояло армейское подразделение, такого момента не было бы даже в теории, но с бандитами могло прокатить. Зажав в правой руке «чекан», а в левой нож и самый крупный смарагд, я одним рывком покрыл расстояние до ворот, надеясь прижаться спиной к частоколу и получить такой сектор стрельбы, который дал бы мне возможность стрелять в тех, кто подойдет к пролому. Походя бросил ножик в извивающегося червяком раненого. Сверху вниз бросать — тут и ребенок, хоть раз игравший в «ножики», не промахнется.

Добежать до частокола я не успел. В него выдвинулась фашина, похожая на кусок обшивки то ли с катера, то ли с автомобиля, — бронелист какой-то. За раненым, точно! Из-за бронелиста неожиданно ударила ветвистая молния, изогнулась, ткнувшись в середину смарагда и замораживая мне пальцы, развернулась красивой дугой обратно, пробежалась короткими сполохами по людям, сгрудившимися за бронелистом, и они обгоревшими головешками попадали на землю, а сверху упал тот самый лист, став бойцам надгробной плитой.

Мне оставалось только стрелять по обгоревшим, один из которых активно шевелился и уже подтягивал к себе новенькую СВД-П, прям как у меня. Амулет был против молнии, не иначе. Но полусдохший уже или слабенький! Выцелив затылок третьего и хладнокровно нажав на спусковой крючок, я на всякий пожарный спрятался рядом со снесенными воротами, но лес вокруг скита был пуст и тих. Мало их было во второй волне, совсем мало… Почему? Ждал долго: нападающие столько менжеваться не должны — потеря инициативы это. Только когда чуть поодаль засвистала нежной переливчатой трелью какая-то птаха, я почувствовал, как меня отпускает напряжение боя, встал и пошел посмотреть, что за гости к нам пожаловали. Дверь сруба распахнулась, я оглянулся и увидел картину, от которой у меня отпала челюсть: Паисий выводил, нет, выносил стонущего и плачущего Александра. Ранили? Крови нигде не видно. Я подбежал к монахам, Паисий знаком показал мне, чтобы я помог опустить Сашу на крыльцо.

— Ник-огд-а-а! Ни-ик-когда! — рыдал и икал Саша, а я попытался въехать: что там никогда? Никогда не убивал? У нас в Великоречье и такие бывают. Но все когда-то случается в первый раз. Никогда не отстроить обратно ворота этого скита? Ерунда!

— Что никогда? — осторожно спросил я Паисия, а то монахов этих сложно иногда понять бывает.

— Думает, никогда не стать ему иеромонахом, — с горечью сказал Паисий.

— ???

— Священником никогда не быть. Убийцу не рукополагают. Он бы сперва иеромонахом стал, потом игуменом — и наш скит, монастырь бы возглавил, затем архимандритом: это уж другой уровень — ректор семинарии…

— У вас и семинарии есть? — Мне всегда казалось, что в вопросах образования я большой спец… Только поэтому я позволил себе перебить Паисия, который, как я догадывался, строил градацию.

— Нет, но могла бы быть… — досадливо отмахнулся от меня скитоначальник. — У нас и архимандритов нет… А вот стал бы он архимандритом — сразу и семинария бы появилась… А потом стал бы Саня епископом, архиепископом, даже митрополитом и, наконец, патриархом! Карьера! — С каждым новым словом голос Паисия приобретал все более и более насмешливое и язвительное звучание.

— Ты вспомни, брате Алесандре, про осаду Соловецкого монастыря да про то, как от поляков монахи в Троицкой лавре отбивались! Читал же! Вспомни и устыдись! И найди Тишу — где он там, вдруг его ранили? — Психолог Паисий, как есть психолог.

Пристыженный Александр, утерев слезы рукавом подрясника, бросился бегом вокруг церкви на поиски Тихона, который преспокойно вылезал из подвала, а я собирался посмотреть на трофеи, когда Паисий, обернувшись ко мне, произнес:

— Зайдем ко мне, Петя!