Нелюди

Новая Земля. Латинский союз. Горы Сьерра-Гранде. Посёлок Суэрте. 26 год, 4 месяц 19 число. 12:50

Я лежал под деревом, и смотрел на стоящее чуть в стороне от других жилое здание. Дом пустовал. Это было понятно и по запертой калитке, и по тёмным окнам, и по пересохшему белью на верёвке. Войдя в транс, я подтвердил свои наблюдения, затем, стараясь не шуметь, взял за руль мопед, осторожно прошёл через открытое пространство, закатил в калитку, и осторожно загнал транспорт в сарай.

Странный это был сарайчик. Неправильный. У справного хозяина в сарае что? Верстак, инструмент, тиски обязательно, затем, железки всякие, остатки стройматериалов. А здесь копна сена от угла до угла, а из инструментов лишь коса, тазы и вёдра. Вот за сено я и спрятал своего железного коня. Судя по крикам из-за стены, трава сушилась для козы. Для голодной, давно не кормленной козы. Я поднял охапку на вилы и кинул через перегородку бедному животному. Потом сходил к бочке, вкопанной во дворе, и налил в абсолютно сухую поилку пять вёдер воды. Счастливая скотина стихла, из хлева доносилось лишь довольное чавканье, да редкие стуки рогами по перегородке. Похоже, хозяев нет уже не первый день. Стоит проверить двор на наличие других животных. Нечего им мучиться.

Из остальных представителей фауны обнаружились лишь мыши, да паук сплёл свою сеть в проёме входной двери. Но о мышах хозяева позаботились — возле нор были установлены вполне современные мышеловки. А паука я смёл веником вместе с его снастью, после чего умылся из привычного, почти советского, умывальника во дворе, сел на перевёрнутое ведро и задумался.

Рут упорно не хотела, чтобы я заходил в посёлок. Да я и сам не собирался. Но бросать мопед в горах было жалко, это же всё равно, что в речку выкинуть — до возвращения не доживёт. Кроме того, очень хотелось привести себя в порядок. После ночной гонки по пыльной дороге, ночёвки в гроте и путешествию через чащу, хотелось помыться, а если удастся, то и постирать хотя бы бельё. Вышел-то, практически, без снаряжения, можно сказать, в чём мать родила.

Этот домик стоял на отшибе, от единственного соседского двора его отделял полутораметровый ручей, заросший по берегам достаточно густыми кустами. Портить я ничего не собирался, воровать тоже, поэтому никому не станет хуже, если я в оплату за то, что покормил скотину, приведу в порядок и себя. Кивнув своим мыслям, я поднялся, хлопнул ладонями по бёдрам, и толкнул входную дверь.

В доме было чисто, земляной пол устилали явно самодельные тканевые дорожки, и с первого взгляда обстановка напоминала лубочную деревню, какой её изображали в старых советских фильмах. На окнах ажурные занавески, мебель в основном самодельная, посреди большой комнаты — внушительная каменная печь.

Из пасторального вида выбивались лишь большой плазменный телевизор, урчащий в углу холодильник, да матовая чёрная газовая плита с духовкой. Я зашёл за перегородку, и будто переместился лет на сто вперёд. Кофейного цвета кафельная плитка, пластиковые водопроводные трубы, чёрный, вполне современный унитаз в углу, а напротив него переливалась матовыми стёклами душевая кабина. В эту обстановку отлично бы вписалась стиральная машина-автомат. Я оглянулся. И точно, в углу возле двери скромно пряталась стиралка Bosch, любопытно поглядывая на меня стеклянным иллюминатором из-под наваленного белья. В куче, подготовленной для стирки, я разглядел лишь женские и детские вещи. Интересно, неужели в доме нет мужчины? Для Новой Земли, где по статистике женщин почти на треть меньше, это необычно. Но типично мужских вещей, таких как бритва, например, или шампунь «всё в одном», я не вижу, и полотенца висит только два — женское, розовое, в крупных голубых колокольчиках, и детское — с лошадками.

Я вернулся в комнату и осмотрел стены. Так вот ты какая, хозяйка. С цветной фотографии в простой деревянной раме на меня смотрела черноволосая женщина лет тридцати, одетая в камуфляж. Причём, было ясно, что нарядилась она так не для фотосессии. Камок не выглядел свежим, из кармашка разгрузки торчала рукоять ножа.

Рядом висело фото девочки, лет пяти. Волосы, в отличие от маминых, были такие белые, будто ей мыли голову белизной. Нормальная такая девочка. Бантик, платьице, улыбка до ушей. И мамины карие глаза.

Мужское фото я в конце концов тоже нашёл. Его закрывала печь, поэтому портрет не сразу можно было заметить. Когда подошёл ближе, то сначала подумал, что это зеркало. Худое лицо со впалыми щеками, такой же как у меня ёжик стальных с проседью волос, лесной камуфляж. Только на погонах вместо звёздочек, американские капитанские «шпалы». И глаза, в отличие от моих, светло-карие. Позже всплыли и другие отличия, не заметные с первого взгляда. Лицо чуть уже, нос с небольшой горбинкой, другой изгиб бровей. А по диагонали, в нижнем углу рамки, шла чёрная траурная ленточка.

Всё сразу стало ясно. Я козырнул, отдавая честь погибшему воину, и, снимая на ходу одежду, по-хозяйски направился в душ.