Нельзя идти за горизонт

Несмотря на жестокость и унизительность подобной гипотезы, она все же оставляла «горизонтщикам» надежду. Надежду на то, что, решившись однажды выйти за свой Горизонт, они сумеют добиться свободы в полном объеме для человечества.

Однако за Горизонт уходили многие. В одиночку и целыми группами… Кое-где (особенно в мелких Оазисах) «горизонтщикам» удавалось даже подбить на выход за Купол все население — а мир не менялся. Неужели всех беглецов из «бутылок» безжалостно умерщвляли уподобившиеся богам? Или все обстояло гораздо проще, и бывшие «горизонтщики»,подкупленные или насильственно лишенные памяти, сами отказывались от своих прежних идеалов?

Эта загадка была едва ли не самой главной для Гарса. Именно она и толкала его уйти за Горизонт…

Он окончательно озяб, стоя у раскрытого окна. Там, снаружи, было холодно. В доме же было тепло и уютно. И когда из спальни донеслось сонное бормотание жены: «Гарс, ты куда запропастился?» — он тщательно закрыл окно, наглухо затемнив его так, чтобы не было видно ни Горизонта, ни Луны, ни звезд, и вернулся в мягкую, согретую телом любимой женщины и пропитанную запахом ее духов и волос постель…

Глава 9

Он продержался почти целый месяц.

Все это время он честно выполнял ультиматум жены. Изо всех сил старался быть таким, как другие. Он сопровождал Люмину в ее виртуальных походах в другие города. Он занялся починкой старых вещей, требовавших незначительного ремонта. Он распилил древний журнальный столик и наделал из получившихся дощечек настенные полочки для цветов, которые Люмина в обилии разводила теперь, заразившись этим увлечением от Розы. На пустовавшем месте за домом он разбил несколько грядок и посадил там огурцы, капусту и укроп с петрушкой. В перспективе имелись еще такие трудоемкие виды деятельности, как покраска домика, укрепление хлипкого заборчика вокруг участка и замена кровли, но за это Гарс все никак не решался взяться…

Вечерами они ходили теперь в гости и сами устраивали шумные вечеринки по тому или иному поводу или вовсе без повода. Особенно к ним зачастили Пустовит со своей худосочной супругой, Рила и Ард с буйным мальчишеским выводком. Правда, после первых же посиделок в этой компании у Гарса возник стойкий рвотный рефлекс, который трудно было перебороть даже путем неимоверного напряжения силы воли. Все эти люди относили себя к единственным в поселке истинным интеллигентам (об учителе Айке тактично умалчи-валось, а о шахматисте Лагмаре и расшифровщике древних рукописей на каком-то давно усопшем языке Тарге троица с единодушной презрительностью отзывалась как о «серости, рядящейся в тогу гениальности»). И все они были раскрепощены до крайней степени. Исповедовали свободную любовь — правда, на практике (во всяком случае, при Гарсе с Люминой) никаких фривольностей себе не позволяли. За трапезой налегали больше на спиртное, чем на закуску, в результате чего довольно быстро надирались, но никогда не осуждали друг друга за это, полагая, что трезвость — типичный признак тупой рациональности. Чета Пустовитов любила являться в гости непременно вызывающе одетыми — наверное, чтобы выделяться на фоне себе подобных. Она обычно была полуприкрыта прозрачными одеяниями, а ее супруг обожал заплесневелые от сырости лыжные ботинки образца позапрошлого века и грязные свитера размера этак на три больше необходимого. Ард и Рила вели разговоры об искусстве, перемежаемые словечками «концептуализм», «контекст», «жанровость» и т.д. Со всеми этими циниками нельзя было заводить разговор о чем-то серьезном, и уж ни в коем случае не следовало при них восхищаться чем-либо — камня на камне не оставят ни от предмета вашей привязанности, ни от вашего жалкого и примитивного вкуса!.. В свою очередь, любые посягательства на их внутреннюю интеллектуальную собственность они пресекали еще на дальних подступах — чаще всего какой-нибудь ехидной цитатой. Цитировать они вообще любили, особенно неизвестных классиков с вычурными именами и самих себя… Гарс терпел все это «цивилизованное общество» только ради Люмины.

Гарс все-таки выпросил у матери и принес домой того щенка таксы, которого выбрал месяц назад на роль подопытного животного. Он назвал его Гоблином — за старческую мудрость выразительных карих глаз. На цепь его у крыльца он сажать не стал, однако жить таксенку в доме в качестве «третьего члена семьи» категорически не позволяла Люмина. В итоге был найден компромиссный вариант: Гоблин свободно бегал в пределах участка и даже по улице, а ночью спал на коврике у дверей.