Немая. Книга 2

Пока назад возвращалась, размышляла на тему приданого. Все навыки рукоделия, что имеет девица, всё своё мастерство вкладывает она в вещи, которыми наполняет сундук. Ткёт полотно из льна или шерсти, потом кроит из него рубахи, юбки, сарафаны, передники, платки. Украшает их вышивкой обережной, кружевом самовязаным, прошвами затейливыми. Знает, что каждую, даже самую немудрёную, вещицу сваха внимательно рассмотрит. И обязательно приметит, как тонко была нить спрядена, достаточно ли качественно ткань отбелена или окрашена, насколько аккуратны и прочны швы и как искусна разноцветная вышивка. Всё переберёт, каждую ленту и тесёмку оценит, чтобы потом разнести слух по округе о неподражаемой рукодельнице или о косорукой неумёхе.

Конечно, семьи побогаче могут себе позволить и полотно покупное, и кружево заморское, и платья атласу яркого, в купеческой лавке выбранные, но личные навыки никто не отменял. Даже в боярских теремах девиц вышивать и вязать учат. Пусть пригодится это только для того, чтобы время скоротать или в подарок родне что-то вышить, но прослыть печной ездовой* никто не хотел. Во всех светлицах девичьих стояли пяльцы, корзинки с шёлковыми нитями, шкатулки с бисером и стеклярусом.

*Печная ездова — лентяйка.

«А ещё в приданое дают дома, скарб разнообразный, скот, украшения и злато-серебро», — подумалось грустно. Только где всё это взять? Накопления у меня были, и немалые. Но я не стала их с собой в степь брать. Что-то оставила в обороте в мастерской, что-то в тайнике под поленницей прикопано, что-то отдала в рост в банк мадьярский. Сколько-то и с собой есть. Надо с умом распорядиться, чтобы не сочли степняки мою названную сестрицу бесприданницей.

Удивительное дело, но в этом мире у кочевников приданое было важнее калыма. Хоть и его тоже выплачивали за невесту родителям. У Дунечки родителей нет — умерли, когда девочке едва-едва три года исполнилось. Растила их с братом Фомой прабабка. После её смерти мы с Боянкой опекунство оформили. Соседка далеко, а мне зачем калым? Пусть на обзаведение молодым останется всё, что Кудрет собрал для этой цели.

Ах, как же быстро время летит! Давно ли тот день был, когда два осиротевших, чумазых от размазанных слёз, перепуганных от перспективы стать закабалёнными, ребёнка бросились мне на шею с воплем: «Сестра!». И вот уже о замужестве младшей думаю. А у Фомы, наверное, своё потомство не за горами. Вроде шёл разговор о женитьбе скорой перед отъездом моим.

— Даша! — раздалось чуть ли не над самым ухом. — Зову-зову, а ты словно спишь с глазами открытыми.

Ерофей с улыбкой смотрел на моё растерянное лицо. Действительно, чего это я так в воспоминания погрузилась? Танели, поводья которой я отпустила, потихоньку плелась, больше интересуясь травой под копытами, чем продвижением к дому. Куда это она меня завезла?

В этой части стойбища я не бывала. И всё здесь было непривычно. Казалось, те же юрты, но обустроено вокруг иначе. Навесы по-другому сделаны, коновязь…

— Ты в гости заехала? — спросил посол и добавил, объясняя: — Это наша слобода, посольская. Место выделили, юрты дали, рабов в помощь. Обжились неплохо. Даже баньку поставили. Видишь? — парень махнул в сторону строения, сложенного из камня. — Внутри полки́ сделали, каменку сложили, на пол камыш кладём, чтобы по земле мокрой не ходить. Мыльня, правда, не как дома, но всё же…

Слушала объяснения, кивала и мысленно благодарила умницу Танели за то, что, пусть и нечаянно, но завезла меня сюда.

Соскучилась я по Ерофею, по его неспешной степенной речи, жестам, полным сдержанной силы, нежным взглядам. Парень умолк на полуслове, долго, не отрываясь смотрел в глаза, потом выдохнул:

— Я тоже соскучился. Очень.

Мы разом повернули коней в степь. Туда, где нет охраны и чужих глаз. Туда, где никто не призовёт к службе и выполнению долга возложенного. Туда, где мы сможем побыть вдвоём. Разве что коршун, круживший высоко в предосеннем небе, видел, как мы спешились у чьего-то стога и, отпустив лошадок погулять, упали в сухую траву. Целовались до кружения головы, до распухших губ, до синяков на шее. И ничто не мешало нашим поцелуям. Ни запретное заклятие прабабки-шаманки, ни охрана, которая проморгала наш побег, ни мысли о том, что же будет дальше.

Мы наслаждались счастьем.

Конец первой части.

Часть 2. Глава 1

Пылали яркие костры, затмевая своим светом и луну, и звёзды. Шумели люди, отгоняя привычную ночную тишину далеко в степь. Ароматы жареной баранины и свежеиспечённых лепёшек будили аппетит даже у сытых людей. Меня же чуть не до обморока доводили.

Стойбище широко празднует Новолетье. Днём степняки показывали свою удаль, соревнуясь в скачках, борьбе, стрельбе из лука и метании копья в цель. Зрители то восхищённо вопили, приветствуя победителя, то насмешливо улюлюкали проигравшему, то умильно ахали, когда недавние соперники братались после состязания. Равнодушных не было.