Немая. Книга 2

— Э, нет, подружка! — погрозила пальчиком Екатерина. — Учишь тебя, учишь… Скажи, остались ли у тебя ещё платочки?

— У Сияны Всеградовны спросить надо. Я же только вчера порог переступила. Не пока ведаю о делах текущих.

— Спрашивай, — согласилась подруга.

Оказывается, запас был. Простой белый квадрат с тонким простым кружевом по краю и белой же шёлком вышитой стрекозкой в уголке. Безделица, которая любой девчушке по силам смастерить, а поди ж ты, покупают.

— Отправь пару девчонок порасторопнее на улицу с корзинками, пусть у входа торгуют. Золотой не выручишь, но три-четыре серебрушки в кубышку положить сможешь, — настоятельно порекомендовала мне Катя.

Я посмотрела на Свияну, желая услышать и её мнение.

— Разумно, — певуче ответила мастерица, кивнула и вышла распорядиться.

— Слышала, что желающих много наряды к лету у тебя заказать, — как бы между прочим поделилась наблюдением гостья.

— Не до того мне пока. Надо Анне платье сшить, да и себе тоже. К свадьбе как-то подготовиться. Понять, где жить станем. Во дворце не хочу, здесь невместно. Деда ещё не видела… Не до заказов мне сейчас, — вздохнула я, печалясь объёму предстоящих хлопот.

— Так и не бери пока. Пусть Ружена очерёдность записывает. Как время и желание появится, так и пошлёшь приглашение. И цену не забудь повысить, — наставляла меня бывшая компаньонка.

— Да с чего бы? — приподняла я брови.

— С того, душа моя, что ты теперь не просто горожанка, а невестка царя-батюшки. А это, поверь мне, дорогого стоит.

Советы меня впечатлили. Поблагодарила от души. Только после того, как закончилась деловая часть нашего общения, Екатерина спросила:

— Как ты, Дашенька? Как Дуняша устроилась?

Отмахнуться односложным «нормально» от человека, искренне болеющего за тебя душой, сказать, что в письмах уже всё описали, невместно, поэтому разговор затянулся до обеда.

— Нет, Дашенька, не уговаривай. Домой пора. Деток няньки накормят, а вот Первушич без меня за стол не сядет. Поеду я… — оправдывалась Катя, выходя на улицу, где ждала её повозка.

Толпа любопытных стала значительно меньше, как и запасы платочков в корзинках девочек-учениц.

Подсадив подругу в возок, помахала ей вслед и отпустила девчонок обедать.

— Дарья, — налетели на меня два нетерпеливых вихря. — Пойдём в ратушу договор на передачу прав заверять?

Пошли, я же обещала. Должно быть, чиновники во всех мирах народ неторопливый. Пока очередь наша подошла, пока договор прописали, пока заверили да пошлины оплатили, прошло не менее трёх часов. Спасибо, что нет пока у них такого понятия, как обеденный перерыв или, того хуже, сиеста.

— И ещё мы хотим из вашего дома съехать, — отдавая мне кошель, объявила Людмила.

Так я и не против. Если дед возражать не будет, то я бы с радостью туда вернулась. Осталось узнать, что об этом думает Ерофей.

Дед не отрываясь смотрел на меня, то ли отмечая изменения, то ли ища знакомые черты.

— Я это. Я, — улыбаюсь и беру в руки сухую ладонь с набухшими венами. — Дарья Гри… уже, как ты и говорил, Найдёнова.

— Витославская, — поправил старик и на автомате продолжил менторским тоном. — Царский род Южно — Русского царства идёт от Витослава, и всех его потомков величают Витославичами. Но не отчество это, а имя родовое. Сиречь Витославские. Василий сына признал, в род ввёл. Не носит он больше уличное прозвище Найдёнов.

— Красивая фамилия, — прокомментировала я, не зная, что сказать.

— Царская.

Мы с Осеем сидели в гостиной нашего дома. Девчонки, получив полный расчет, съехали. И я могу теперь вернуться в моё самое любимое место во всём Светлобожске, а то и во всём Южно-Русском царстве. Место, где мне всегда тепло и покойно.

Комната немного изменилась. Нет книг и свитков — дед забрал их с собой. На стенах появилось несколько картин: пейзаж пустыря за забором, натюрморт с веткой сирени и эскиз к жанровой картине «Степняки на ратушной площади». Художницы на память оставили.

Рассматривая картины, пытаюсь справиться с эмоциями. С одной стороны, я рада встрече с дедом, а с другой…

Разговор не клеился настолько, что подумалось, отвык от меня дед.

— Повзрослела… — прервал молчание чародей. — А голос у тебя такой… — поиграл губами, слово подыскивая, пальцами мудру изобразил, — душевный у тебя голос, стрекозка.

— А ты совсем не изменился, — на голубом глазу соврала я.

Дед сильно постарел. Ну и выскажу я Мирославе за то, что «заездила» старика. Учителей беречь надо! Тем более таких, как мой дед.

— Мирослава ни при чём, — грустно усмехнулся Осей, с лёгкостью прочитавший мои мысли. — О тебе тревожусь.

Ох ты ж! Расставшись с немотой, я перестала пользоваться мысленной речью и забыла о том, что Дуня, Ерофей и дед легко меня читают.

— Не совсем легко, но когда ты так явно лжёшь, я слышу. Думаешь, не знаю, что постарел? Знаю. Страх не только счастья лишает, но и тело разрушает.

— Я спрашивала тебя, чего боишься, но ты отшутился. Теперь-то скажешь? — я постаралась заглянуть в глаза чародея.