Немая. Книга 2

— Пока не знаю. Может быть, с сыном, а может быть, с доченькой… — слукавила я. Пусть дочь папашке сюрпризом будет.

— Стоп! — тряхнул головой новобрачный. — А когда это?

— Вот тогда, душа моя. В сыром подвале, на прелой соломе… — улыбнулась я, вспомнив наш первый и пока единственный раз. — Правда, думаю, что такие подробности нашему первенцу знать не стоит.

Телега для подарков за нашими спинами была переполнена, а очередь из желающих поздравить не заканчивалась.

Первыми одаривали Василий с Анной. Царь вручил сыну большую связку ключей и грамоту, подтверждающую, что новое подворье с хозяйственными постройками и садом принадлежит теперь Ерофею Васильевичу Витославскому.

— Чтобы было куда из посольств заморских возвращаться.

Кланяемся со всем почтением и благодарностью, касаясь пальцами земли у ног царских. Не дали мне вернуться в дом деда. Невместно царскому сыну в примаках жить. Теперь передо мной задача стоит нелёгкая — как Осея уговорить к нам жить переехать.

Анна величественным жестом велит слугам на телегу поставить сундук. Большой и тяжёлый. Даже открывать не надо. И так знаю, что там и меха драгоценные на отделку, и ткани заморские разнообразные рулонами, и ларцы с тесьмой, лентами, кружевами и пуговицами из самоцветов. Чисто женский подарок.

— Наряжайся, сношенька дорогая, радуй Ерофея.

Кланяемся, благодарим, обещаем наказ исполнить. Да, надо будет подумать о нарядах для беременных — и не только для себя, но и в «Стрекозке» направление такое ввести. Корсеты не утягивающие, а поддерживающие живот и грудь будущей мамочки. Женщины в любом положении хотят быть красивыми.

Каган остался верен себе. Пару коней невероятной красоты подарил. Лошадку и жеребца. Прям хоть коневодством начинай заниматься, тем более что есть кому дело поручить. Зеки-ага неожиданный дар поднёс. Передал права владения на раба своего Ратко — чтобы было кому за лошадками приглядывать. Конюху вольную дам, как только степняки уедут, дабы не обиделся советник за поступок такой. Зачем мне рабы, когда я в состоянии за труды платить?

Кланяемся правителю степей, радуясь не только подарку, но и тому, что дружеские соглашения между двумя народами теперь не только на бумаге закреплены, но и брачным союзом нашим. Пусть нечаянно такое случилось, но по делу и вовремя.

Гостей много, подарков тоже. Всех не перечислишь и не упомнишь. Знакомые и чужие, желанные и не очень. Но день такой — подарунок — всем кланяться обязаны.

На третий свадебный день Анна переплетала мне косы. Стоящие рядом девки пели грустные обрядовые песни, выжимая слёзы из наблюдавших за ритуалом женщин. Каждая поменяла убор девичий на плат бабий и приняла ленты с символами мужниного рода как окончательный переход и завершение свадебного гуляния.

Гребень в царской руке скользит по моим волосам аккуратно, не дёргая и не причиняя боли. Делить нам со свекровью нечего. Подружились давно уже. Мне нравится добрая мудрость царицы, её стойкое принятие жизненных испытаний. Чем я пришлась по душе мачехе Ерофея, не знаю, но чувствую, что нет в ней злобы. И не только по отношению ко мне.

— Всё, девочка, теперь ты Витославская. Верю, что не посрамишь наш род и будешь Ерофею верной и любящей женой.

Кланяюсь свекрови почтительно, а она, обняв меня за плечи, помогла распрямиться, обняла и расцеловала в обе щеки.

Всё, свадебное торжество закончилось. Уставшие гости постепенно расходились по домам, замотанные слуги потихоньку со столов прибирать начали. Только кое-где сидели спившиеся за эти дни компании из трёх-четырёх человек. Никто не подумает даже прогнать их, да они в сумерках сами уйдут.

Только дед сидел за опустевшим столом один. Он грустно смотрел на обнявшихся Василия и Метина, поднимавших очередную чарку, на суетившуюся челядь, и было видно, что далёк этот человек от состояния счастья. Мы с Ерофеем подсели к нему с двух сторон.

— Дед, ты не рад за нас? — преувеличенно бодро спросила я старого чародея.

— Устал, Осей Глебович? — задал свой вопрос и царевич.

— Рад, очень рад, стрекозка. И не устал от праздника вашего. Что мне… сидел целыми днями, смотрел, как народ веселится. От этого разве устанешь? — ответил дед.

— Что же тогда печалит тебя? Ведь, как я знаю, от сыска царского претензий к тебе нет. Даже на допрос, зная о клятве твоей, не вызывали. Достаточно им было бумаг твоих, — продолжала я расспрашивать старика.

— Семья Мирославы уезжает. Умер кто-то из родни Пясто-Мышковских. Крупный бездетный землевладелец. Наследовать должен был бы Любомир Теодорович, но он при должности государственной и права такого не имеет. Остаётся Рознег — сын посла, не обременённый никакими обязательствами, кроме семейных. Зовут и меня с собой, но я отказался. Не хочу из Светлобожска уезжать.

— Дед, ты грустишь оттого, что решил, якобы один остаешься? А как же я? Меня ты роднёй больше не считаешь? — всплеснула руками я.

— Да что ты такое говоришь, Дашенька?! Ты моя самая родная. Ты и Ерофей. Но слышал, что господин молодой посол скоро к норманам убудет…