Пока Матвей добрел до актового зала и нашёл укромное местечко, чтобы выучить свой стих, все зрители уже расселись по местам, и долгожданное школьное мероприятие наконец-то началось.
Первым на сцену вышел мальчик и представил зрителям свой новый проект по утилизации мусора, который заключался в отправке его в космос.
— А космос, по его логике, загрязнять, значит, можно, — пробубнил Матвей и продолжил учить.
Потом девочка спела школьный гимн, в котором была лишь одна строчка, что "наша школа лучше всех", а следующий на очереди должен был быть Матвей.
— А сейчас перед нами выступит юный поэт нашей школы Матвей Анисимов! — прозвучал гордый голос директора, и зал разразился громкими аплодисментами.
Матвей выдохнул, взял все свои силы в кулак и вышел на сцену. Он подошёл к микрофону, поднял глаза, и его взор упал на лучезарное небо, которое сияло за окном на противоположной стене. Он улыбнулся и начал:
— Утопия.
Быть может есть на свете место,
Где нет привычных нам оков?
Где солнце светит всем нам честно,
Не избегая должников?
Где правосудие свершилось,
Царит свобода, доброта;
И всё вокруг переменилось,
Свершилось чудо бытия!?
Увы, но этих мест на свете уж не осталось и совсем,
Виной тому мы все в ответе:
и наша алчность, и лень…
Поэтому, я обращаюсь ко всем РАЗУМНЫМ на земле:
"Коли хотите жить в Утопии, так измените всё в себе!"
Директор в ужасе выпучил глаза, он извинился перед спонсорами, угрожающе направился к Матвею и, схватив его за руку, быстро увёл со сцены.
— Что ты наделал, маленький паршивец?! — вне себя от злости прокричал Анатолий Яковлевич, — ты понимаешь, что своим выступлением затоптал не только престиж школы, но и моё собственное достоинство! Всё, с меня хватит, ты исключён из школы, и поверь мне, я позабочусь о том, чтобы тебя никогда не приняли в другую школу, чтобы ты всю жизнь висел на шее матери и проклинал тот день, когда ты сочинил этот стих! — с этими словами он выпроводил Матвея из школы со справкой об исключении и удалился в свой кабинет.
Матвей стоял на улице с курткой в руках и молча глядел на эту бумажку. Он понимал, что своей правдой он испортил жизнь не только себе, но и маме.
Матвей стоял на улице с курткой в руках и молча глядел на эту бумажку.
— Это несправедливо, нечестно — твердил он себе под нос — я сказал правду, я был честен со всеми…
Матвей задумался: в его блокноте еще осталась одна страница.
— Нет, я еще не все сказал — он ускорил шаг — последнее слово будет за мной: мой голос будет услышен!
Матвей спустился к небольшому озеру: он всегда приходил сюда посидеть на берегу, но всегда боялся выйти на лёд…
— А вдруг он треснет, и я проваляюсь под него, — всегда думал Матвей.
Но сейчас в нем кипела злость, обида и неутолимая жажда справедливости. Он строчил все новые слова, все перечеркивал и начинал сначала. Он настолько увлекся поиском вдохновения, что, когда поднял глаза, оказался уже на середине озера.
— Что же мне теперь делать, — подумал Матвей, — звать на помощь глупо: нет никого поблизости…
Он сделал один шаг навстречу к берегу. Было только начало зимы — лёд был очень тонкий и вовсю хрустел.
— Так, главное не паниковать и потихоньку двигаться обратно, — успокаивал себя Матвей.
Он сделал ещё один шаг, потом ещё один и ещё. Берег уже был виден как на ладони: казалось, вот он, ещё пару шагов и всё. Матвей обрадовался, выдохнул, решил ускорить шаг — и тут раздался громкий треск. Грохот хруста раскатился эхом по всему озеру и послышался всплеск воды. Лёд проломился. Матвей, как легкое пёрышко, соскользнул вниз, в подводное царство, а коварная льдина вернулась на своё место, как ни в чем не бывало…
Глава 10
Через несколько дней тело Матвея всплыло на поверхность. Лёд подтаял, и прохожие увидели в озере мальчика. Директора той школы сразу уволили, сменили состав учителей и навели порядок в той школе. Тело мальчика отвезли в морг. Когда мать Матвея приехала на опознание, она расплакалась, увидев своего сына на металлическом столе.
— он…утонул… УТОП…И…лс…Я, — это были единственные слова, которые можно было разобрать из её горестного плача.
Развыклась
Вся комната стояла в светящемся полумраке, заливаясь лучиком тусклой моргающей настольной лампы. На хирургическом столе лежало тело человека с полупрозрачной бледной кожей, сквозь которую проступали тоненькие цвета чернил сети капилляров. Лицо его искривилось, зубы были плотно сжаты, а глаза с выражением жгучей боли и ужаса закатаны вверх. Костяные пальцы были в полусжатом состоянии и, казалось, все еще продолжали тянуться по направлению к сердцу, точнее, к тому месту, где оно подразумевалось быть. Грудная клетка была аккуратно разрезана, ребра распилены, а само сердце с наигранным интересом рассматривалось хирургом.
— Хм… — разыгрывал трагедию "потрошитель", — интересный случай…