Немецкая осень

Затем молодежь без особого интереса слушает рассказ эсэсовца о кровавом 1 мая 1929 года и о последовавшей безжалостной братоубийственной войне между левыми партиями. Этот человек действительно виновен в том, что происходило десять лет назад. Он стал Pg (Parteigenosse)[12] в 1936 году, когда ему было двадцать три, затем в более зрелом возрасте «сам отошел от нацизма», но теперь его все равно призывают к ответу. Адвокат отвечает, что, разумеется, был бы желателен более индивидуальный подход к каждому случаю, но это, к сожалению, невозможно.

Студент: Нас, начинающих юристов, заставляли вступать в партию. И кто помог бы нам, если бы мы отказались? Многие молодые адвокаты в Гессене оказались на улице со своими семьями и в отчаянии пытаются найти хоть какую-то работу. Без молодежи никакая демократия невозможна, но с нами обращаются так, что мы теряем всякое желание делать что-то для демократии.

После этого пассажа богатый юноша оживляется и выкрикивает: «Браво!»

Адвокат утешает молодого коллегу тем, что лишь обвиняемым, проходящим по первому классу, то есть военным преступникам, будет запрещено работать, но тут вскакивает какая-то девушка и утверждает, что работодатели, которые, возможно, и сами были Pg, воротят носы, услышав, что соискатель – молодой Pg. Они боятся нововведенных комиссий, в которых всем заправляют представители промышленной демократии, – и это куда хуже, чем Spruchkammern.

Она наверняка права. Вся Германия смеется и рыдает над денацификацией, это комедия, в которой Spruchkammern играет жалкую двусмысленную роль засланного казачка: суды, в которых адвокаты просят у обвиняемого прощения, прежде чем зачитать приговор, огромные бюрократические жернова, из-за которых случалось, что обвиняемый представлял сотню справок о собственной невиновности (и это в Германии, где бумага – огромный дефицит), разбирательства с тысячами бессмысленных заурядных случаев, когда реальные виновники таинственно исчезают, как парашютисты из вертолета.

Судьбе молодых людей, выходивших с собрания в Штутгарте, не позавидовало бы ни одно предыдущее поколение: в маленькой драме, которая разыгралась тем вечером, никто из них, скорее всего, не сказал всей правды ни о себе, ни о том, в чем они добровольно или принудительно участвовали, но одно можно сказать наверняка: они искренне говорили то, что думают о себе и о том поколении, по отношению к которому испытывают одновременно страх и презрение этой унылой холодной осенью, когда огромные красные плакаты на стенах разрушенных домов обещают вознаграждение в пятьдесят тысяч марок тому, кто предоставит следствию информацию о местонахождении подозреваемых в совершении покушения на членов штутгартского Spruchkammern.

Суть правосудия

С радостью в послевоенной Германии плохо, а вот развлечений – хоть отбавляй. В кинематографах нет свободных мест ни на один сеанс до самой ночи, там даже ввели стоячие места, чтобы удовлетворить растущий спрос. В афише значатся военные фильмы союзников, а тем временем американские эксперты по милитаризму, вооружившись лупой, выискивают милитаристские тенденции в немецкой литературе. В театрах – лучший в Северной Европе репертуар и самая голодная в мире публика, а в танцзалах, куда военная полиция союзников под предлогом санитарной проверки приходит с рейдом пару раз за вечер, под наблюдением находится каждый квадратный метр. Но развлечения стоят дорого. Поход в театр – трата времени, которого много, и денег, которых мало. Бесплатные развлечения редки, поэтому приходится довольствоваться тем, что есть.