Немецкая осень

Но и товарный поезд товарному поезду рознь. Есть поезда, которые никому не нужны до такой степени, что их оставляют на запасных путях у железнодорожных узлов, забы­вают об их существовании, они простаивают там по несколько дней и только потом отправляются дальше. Эти поезда, как правило, приходят неожиданно, посреди ночи, стрелочники и руководство вокзалов относятся к ним с достойным уважения отвращением, подобно тому, которое хозяева испытывают при виде незваных гостей. Тем не менее незваные гости упрямо продолжают появляться на станциях из ниоткуда, словно корабли-призраки, и персонал продолжает отправлять их на линию, когда та вдруг освобождается.

Отвращение и нерешительность властей вполне понятны. Незваные товарные поезда не очень презентабельны даже по скромным меркам транспорта послевоенной Гер­мании. В обычное время такие вагоны давно бы списали, но теперь их соединили в состав и снабдили небольшими информационными табличками: «Вагон не предназначен для транс­портировки хрупких предметов, поскольку не является влагонепроницаемым» — проще говоря, у вагона протекает крыша, поэтому в нем можно перевозить только то, что не может заржаветь или потерять кондицию, если товар зальет, или же что-то настолько ненужное, что даже если оно и повредится — никто не заметит, то есть вещи, не представляю­щие собой ровным счетом никакой ценности, и никто не станет перевозить их на уважаемых товарных поездах, имеющих преимущество, поездах, прибытие которых сопровождается спецсигналами вдоль путей.

Именно такой поезд стоит под ледяным серым ливнем на вокзале в Эссене. Девятна­дцать вагонов мокнут под дождем уже неделю. Локомотив отцепили, и в отличие от уважаемых товарных поездов судьбой этого состава совершенно никто не интересуется. Однако в чреве этого покинутого, умирающего от голода товарного поезда находится груз, который должен был бы крайне заинтересовать город Эссен: около двух сотен жителей Эссена, эвакуированных в Баварию после первых бомбежек Рура союзниками, возвратились в родной город, точнее, на вокзал родного города, поскольку дальше их не пускают.

Всем немцам прекрасно известно, что в большинстве крупных немецких городов действует Zuzugsverbot [7], то есть запрет на въезд, что на практике означает следующее: гулять среди развалин любого немецкого города может кто угодно, а вот искать работу, питаться или проживать — нет. Это прекрасно известно и властям Баварии, но совершенно не мешает им, предупредив эвакуированных за пять дней, высылать людей из городов и поселков, которые пощадила война. На вокзалах Баварии собираются составы из вагонов с дырявыми крышами, в каждый вагон набивается толпа эвакуированных, из удобств у них есть пол, потолок и стены, и как только линия осво­бождается, поезд отправляют на северо-запад.

Четырнадцать дней спустя поезд прибывает в пункт назначения, где поначалу об этом никто не знает, а потом просто не хочет знать. За четырнадцать дней, что поезд находится в пути, пассажиров официально никто не кормит, но родной город встречает их со слегка распростертыми объятиями, и им приносят по тарелке постного супа, который раз в день привозят к составу на тележке.

Попадая в такое место, ощущаешь беспомощность, смущение и брезгливость. Здания вокзала нет вот уже несколько лет, искореженные рельсы змеями извиваются вдоль единственных уцелевших путей, где стоит одинокий товарный поезд. Потрескавшийся перрон покрыт грязью от затяжных дождей. Некоторые пассажиры прогуливаются вдоль вагонов, окна приоткрыты навстречу серому дню. Я пришел сюда с молодым участковым врачом, в обязан­ности которого входит констатация двух пренеприятнейших фактов: состояние здоровья жителей поезда плачевно, но город, к сожалению, ничем не может им помочь.

Тем не менее его приход пробуждает в голо­дающих обитателях поезда тщетные надежды. Старуха высовывается из поезда и окликает нас, перегибаясь через ржавую печную трубу. Оказывается, что в полумраке на кроватке лежит ее двухлетняя внучка. Лежит совершенно неподвижно, не считая тех периодов, когда у нее начинается кашель. Вот так и выглядит нищета товарных поездов: сломанная кровать у стены, в одном углу кучка картошки (единственная провизия в этом бесцельном путешествии), в другом — небольшая копна грязной соломы, на которой спят три человека, их окутывает успокаивающе голубоватый дым из ломаной печки, добытой на развалинах Эссена. Здесь живут две семьи, всего шесть чело­век. Поначалу их было восемь, но двое сошли где-то в пути и так и не вернулись. Разумеется, доктор В. может взять девочку на руки и расска­зать, в каком она состоянии, он мог бы с ней на руках подойти поближе к свету от печки, мог бы сообщить, что ее необходимо немедленно отправить в больницу, но тогда ему пришлось бы сказать, что в больницах нет свободных мест, а бюрократическая система в администрации города работает куда медленнее, чем смерть.