Немецкая романтическая повесть. Том II

Солнце склонялось к закату, и с ним вместе исчезала его надежда; но вот он подошел к краю скалы, и перед ним открылся вид на широкую долину, в которую забрело лишь немного людей. В нерешительности, что ему предпринять, он окинул взором отдельные группы их и хотел уже повернуть обратно, как вдруг увидал у источника, орошавшего ущелье, молодую женщину, купавшую ребенка в его чистых водах. Сердце его забилось при этом зрелище; исполненный предчувствия, он большими прыжками стал спускаться по камням. С криком: «матерь божья, о благодатная!» он узнал Иозефу, робко оглянувшуюся на шум в это мгновенье. И каким восторгом обнялись оба несчастные, которых спасло лишь чудо, ниспосланное небом! Иозефа на своем смертном пути уже совсем приблизилась к лобному месту, когда грохот разрушавшихся зданий разогнал все шествие, направлявшееся к месту казни. В ужасе направила она шаги прямо к ближайшим воротам; однако скоро опомнилась и, повернув назад, поспешила в монастырь, где оставался ее маленький, беспомощный мальчик. Она нашла весь монастырь уже объятым пламенем, и игуменья, которая в те мгновения, что должны были стать ее последними, обещала ей позаботиться о младенце, стояла у ворот монастыря и звала на помощь, чтобы его спасти. Иозефа неустрашимо бросилась сквозь дым, клубами несшийся ей навстречу, в рушившееся со всех сторон здание и, словно под защитой всех небесных ангелов, вышла снова целая и невредимая из ворот монастыря с ребенком на руках. Она хотела броситься в объятия игуменьи, возложившей ей на голову благословляющие руки, но в это мгновенье игуменья и почти все монахини нашли плачевный конец под обрушившейся на них верхушкой дома. Иозефа при этом ужасном зрелище отпрянула назад; поспешно закрыв игуменье глаза, она бросилась бежать, объятая страхом, спасая драгоценного мальчика, которого небо вновь ей даровало. Не успела она еще пройти несколько шагов, как навстречу ей пронесли тело архиепископа, которое только что извлекли раздробленным из-под обломков собора. Дворец вице-короля провалился, здание суда, где ей был вынесен приговор, был объят пламенем, а на месте, где прежде стоял дом ее отца, образовалось кипящее озеро, из которого поднимались красноватые пары. Иозефа собрала все свои силы, чтобы удержаться на ногах. Смело проходила она из улицы в улицу с своей добычей, подавив в сердце печаль, и уже приближалась к городским воротам, когда ей бросилась в глаза обращенная в груду развалин тюрьма, в которой страдал Иеронимо. При виде ее она зашаталась и готова была упасть в обморок на углу улицы, но в ту же минуту падение позади нее полуразрушенного предшествовавшими толчками здания придало ей самым испугом новые силы и погнало ее вперед. Она поцеловала ребенка, осушила слезы и, не обращая больше внимания на окружавшие ее ужасы, достигла благополучно ворот. Оказавшись под открытым небом, она скоро пришла к заключению, что не все те, кто проживали в разрушившихся зданиях, погибли под их развалинами. Она остановилась на ближайшем перекрестке и стала поджидать, не появится ли тот, кто после маленького Филиппа был для нее дороже всего на свете. Но так как никто не приходил, а толпы беглецов все нарастали, она отправилась дальше, не раз останавливаясь в ожидании и оглядываясь назад; под конец, проливая обильные слезы, она уныло побрела в темную осененную пиниями долину, дабы помолиться о его душе, отлетевшей, как она предполагала, в иной мир; и здесь-то, в этой долине, обрела его, возлюбленного, и блаженство, словно то была долина Эдема. Все это она, глубоко растроганная, передала Иеронимо и, закончив свой рассказ, протянула ему для поцелуя ребенка.

Иеронимо взял его на руки и стал няньчить с несказанной отеческой радостью, а когда ребенок, при виде чужого лица, заплакал, он закрыл ему рот бесчисленными поцелуями. Тем временем спустилась чудная ночь, полная дивных нежных благоуханий, такая серебристая, и тихая, какая могла бы пригрезиться только поэту. Повсюду вдоль ручья, орошавшего долину, в блеске лунного сиянья расположились люди и готовили себе мягкие ложа из мха и листьев, чтобы отдохнуть после столь мучительного дня. И так как несчастные горько жаловались, — один, оплакивая утрату дома, другой — жены и ребенка, третий — потерю всего, — то Иеронимо и Иозефа потихоньку удалились в более густую заросль, дабы не оскорбить кого-либо тайным ликованием, наполнявшим их сердца. Они нашли великолепное гранатное дерево, широко раскинувшее свои ветви, увешанные душистыми плодами, на вершине которого сладострастно заливался соловей. Здесь у самого древесного ствола опустился Иеронимо, в его объятиях покоилась Иозефа, держа на руках Филиппа; так отдыхали они, закутавшись его плащом.