Между тем миновал полдень, и, так как подземные толчки ослабели, бродившие повсюду беглецы несколько успокоились, когда распространилась молва, что в церкви доминиканского монастыря, единственной, которую пощадило землетрясение, будет отслужена торжественная месса самим прелатом монастыря и будет вознесено моление, чтобы небо отвратило от города дальнейшие беды. Народ отовсюду уже начал собираться и потоками устремился в город. В кружке дона Фернандо поднялся вопрос, не принять ли участие в этом торжестве, присоединившись к остальным богомольцам. Донна Элизабета с некоторым волнением напомнила, какой печальный случай имел место накануне в этой церкви, добавив, что подобные благодарственные моления будут еще не раз повторяться и что можно будет отдаться религиозному настроению, когда станет ясно, что опасность окончательно миновала, с тем большей радостью и спокойствием. На это Иозефа, быстро поднявшись, с воодушевлением возразила, что ни разу она не ощущала с такой силой потребности повергнуться в прах перед создателем, как сейчас, когда он проявил свое высокое и непостижимое могущество. Донна Эльвира с живостью присоединилась к мнению Иозефы. Она настаивала на том, что надо итти к обедне, и предложила дону Фернандо повести все общество, после чего все, не исключая и донны Элизабеты, поднялись с мест. Однако, так как все заметили, что она лишь нерешительно и с вздымающейся от волнения грудью приступила к сборам в путь, а на вопрос, что с нею, отвечала, что сама не знает, какое тягостное предчувствие ее гнетет, то донна Эльвира постаралась ее успокоить, предложив ей остаться с нею и с ее больным отцом. Иозефа сказала: «В таком случае, донна Элизабета, вы, верно, возьмете у меня этого маленького любимчика, который, как видите, снова оказался у меня». — «Весьма охотно!» — отвечала донна Элизабета и собралась взять мальчика на руки, но так как он, протестуя против такой несправедливости, поднял жалобный крик и ни за что не хотел согласиться, то Иозефа заявила с улыбкой, что она оставит его у себя и поцелуями заставила его успокоиться. После этого дон Фернандо, которому чрезвычайно нравилась ее достойная и привлекательная манера держать себя, предложил ей руку; Иеронимо, державший на руках маленького Филиппа, повел донну Констанцу, а за ними следовали все остальные, присоединившиеся к их обществу, и в таком порядке шествие направилось в город. Но едва они отошли на пятьдесят шагов, как услыхали, что донна Элизабета, тем временем с жаром о чем-то по секрету говорившая с донной Эльвирой, закричала: «Дон Фернандо!» и увидали, что она тревожными шагами спешит за ними. Дон Фернандо замедлил шаг и обернулся; он поджидал ее, не выпуская руки Иозефы, и, когда она, на некотором расстоянии, остановилась, словно ожидая, что он пойдет к ней навстречу, спросил, что ей нужно, донна Элизабета приблизилась к нему, хотя и с видимым неудовольствием, и прошептала ему несколько слов на ухо так, чтобы Иозефа не могла их слышать. Дон Фернандо спросил: «Ну, а несчастье, которое может из этого произойти?» Донна Элизабета с расстроенным лицом продолжала шептать ему что-то на ухо. Дон Фернандо покраснел от досады; он отвечал: «Ну ладно, пусть донна Эльвира не беспокоится», — и повел свою даму дальше.