Немецкая трагедия. Повесть о К. Либкнехте

Разошлись совсем поздно. По опустевшим улицам гулко стучали солдатские сапоги с железными подковками. Патрулей не было, полиции тоже. После бурно проведенного дня город словно впал в тяжелое забытье, чтобы завтра вновь ринуться в водоворот событий.

Эберт стоял, прислонившись к подоконнику, и вытирал платком лоб.

— Скажу тебе, денек не из легких…

Это было адресовано Шейдеману. И тот подтвердил, что денек в самом деле выдался на редкость трудный.

XII

В воскресенье с утра рабочие продолжали выбирать представителей на собрание, которое должно было состояться днем. От вчерашней суровой решимости мало что осталось: все больше укреплялась мысль, что революция победила бескровно и надо скорее вернуться к нормальной жизни.

Шейдемановских агитаторов, тех, кого недавно еще гнали с трибуны, сегодня слушали внимательно. Как-никак, социал-демократы убрали кайзера и установили новый строй; значит, чего-нибудь они стоят и голосовать за них можно?

Правда, и независимые выступали энергично, доказывая, что их критика как раз и заставила шейдемановцев действовать. Иные из них вызывали доверие, другие нет. Одних выбирали, других прокатывали.

Страстные призывы спартаковцев наткнулись в то утро на преграду застарелого оппортунизма. Слушали их хорошо, призывы — разоружить реакционное офицерство, передать всю власть в руки рабочих — принимали с одобрением, но следовать им соглашались далеко не все. Выйдя впервые к широкой аудитории, спартаковцы почувствовали, что все сделанное до сих пор недостаточно. Сплоченность и самоотверженность — все было у рабочих, а ясного понимания того, к чему призывает «Спартак» и чего он добивается для страны, не было. Вот когда сказалось растлевающее действие реформистов, шейдемановцев, всей их политики примиренчества.

Правительство Эберта заседало. Новый канцлер, приземистый, плотный, сидя в кресле, слушал короткие доклады статс-секретарей, сохранивших прежние посты. По ходу докладов он кое-что уточнял. Но мысли были заняты другим — предстоящим массовым собранием делегатов в цирке Буша.

Переговоры с независимыми, начатые вчера, результатов пока не дали: те выдвигали свои условия, меняли их, потом соглашались и вслед за этим опять отказывались работать с шейдемановцами.

Но тут как раз была вся суть вопроса: Эберту надо было предстать перед неискушенной массой солдатских и рабочих представителей в качестве лидера объединенных социалистических сил. Тогда он по праву смог бы требовать, чтобы его кабинету оказали доверие. Крайняя зыбкость положения сделала плотного крепкого Эберта землистым с лица за один только день. По правде сказать, он вовсе не упивался пока новым своим постом. Тревога пересиливала все остальное.

И тут женщина-секретарь проскользнула в зал заседаний и положила перед ним листок бумаги. Слушая очередное сообщение, Эберт глянул в листок. Победа: эти фигляры, независимые, готовы войти в правительство! Эти мальчики с бородами ставят свои условия? Дадим им поиграть в их игру. Гораздо важнее, что кабинет социалистов будет сформирован, и, к счастью, без Либкнехта, который с первого дня заварил бы кашу.

Взяв толстыми пальцами ручку, Эберт написал на бумажке: «Уведомьте всех, кого надо». Теперь оставалось составить речь и выступить в цирке. Уж он задаст жару, покажет смутьянам слева, как портить игру!

Набрасывать мысли, поглядывая на ораторов, было нелегко. Но следовало привыкать. Правительство будет в таком составе: он, Шейдеман, Ландсберг и от независимых Гаазе, Дитман и Барт. Двое последних довольно вредные господа, но для начала помиримся с ними. Эмиль Барт путаник и болтун, несомненно. Вчера, когда в главном зале рейхстага собрался пленум Советов, началась дикая неразбериха. Барт, руководя заседанием, только усилил ее.

И все же Эберт был доволен: кабинет можно будет подать как истинно народный, пускай кто-нибудь попробует возразить. То есть Либкнехт непременно начнет возражать, но с ним дело особое.

Он писал, зачеркивал, посматривал на выступающих, а в голове складывались нужные формулы. Спартаковцы требуют правительства народных комиссаров? Ишь какие революционеры, прямо по московскому образцу! Нет, называться будет народным, но не комиссарским; скажем, народные уполномоченные.

Время приближалось к решающему часу. Почувствовав необходимость побыть наедине, Эберт сказал членам своего кабинета:

— Благодарю вас, господа. На первых порах я позволю себе беспокоить вас чаще, чтобы поскорее войти в существо вопросов. Еще раз благодарю всех. — И, закрыв заседание, встал.

XIII

Революционные старосты тоже времени не теряли. Они собрались утром, чтобы наметить линию поведения в цирке Буша. Уже стало известно, что при выборах делегатов правые берут верх.

Рихард Мюллер дельно заметил:

— При таком составе заниматься частностями всего опаснее. Чем меньше частностей, тем больше шансов провести то, что нам нужно.

— Какие же у вас предложения? — спросил Эмиль Барт.

— Нужно наметить будущий Исполнительный комитет и предложить его на утверждение. Говорить о ближайших задачах нет никакого смысла.