Немецкая трагедия. Повесть о Карле Либкнехте

— О своем решении сообщу вам завтра.

— Благодарю вас, ваше величество.

Надежда, таким образом, появилась. И вот утром девятого ноября принц Макс Баденский сидел в своем кабинете, ожидая ответа. Он думал, как ему поступить, если кайзер откажется.

Эберт звонил уже несколько раз. Шейдеман заходил и холодно справлялся, получено ли решение ставки.

— Жду с минуты на минуту.

— Ваше высочество, нельзя балансировать на острие без конца, — заявил наконец Шейдеман. — Надо было это сделать вчера, позавчера! Сегодня с отречением можно уже опоздать! — И, ничего больше не сказав, вышел.

Тогда канцлер решил сам позвонить в ставку. Ему недовольно заметили, что торопить императора неуместно. Его высочеству следует запастись терпением.

Немного погодя явилась целая группа социал-демократов.

— Так-таки ничего неизвестно? До сих пор?! — с вызовом спросил Эберт.

— Увы, нет… Но акт об отречении я уже заготовил.

— Нам нелепо само отречение!

— Пока его нет. Или погодите… — Канцлер наконец решился.

Но, опередив его, Эберт от имени своей партии выдвинул категорическое требование:

— Власть должна быть немедленно вручена нам. Иных способов справиться с движением мы больше не видим. Решайте, ваше высочество: да или нет?

— Но с моей стороны, господа, нет никаких возражений! — живо сказал канцлер. — Бремя власти меня тяготит, вам же она по плечу.

Эберт подавил вздох облегчения. Словно тяжелый тюк свалился с него.

— Да, но отречение, ваше высочество? Как быть с ним?

Макс Баденский встал и не без торжественности объявил:

— Я еще пользуюсь всей полнотой власти, и я объявляю вам об отречении императора Вильгельма Второго. Тою же властью, принадлежащей мне, вручаю вам, господин Эберт, всю ответственность за судьбу страны.

В глазах Эберта мелькнула подозрительность и в то же время преданность.

— Прошу вас уточнить, ваше высочество, — сказал он.

— Канцлером германской империи с настоящей минуты являетесь вы.

Полный и робости и решимости, Эберт стать уточнять дальше:

— А регент? Вплоть до созыва Национального собрания?

— Кого предлагаете вы?

— Вас, ваше высочество.

Прошла минута напряженного ожидания.

— Нет, господа, при том обороте, какой приняли события, надобность в регентстве отпадает. Власть сосредоточивается отныне в ваших руках.

— А состав правительства?

— Он будет зависеть теперь только от вас.

От напряжения у Эберта заболела левая нога, и он перенес вес тела на правую. Сообразно своему новому положению, он постарался выглядеть представительным. Пожал руку бывшему канцлеру, так легко сошедшему со сцены, и обратился к коллегам:

— Задача ясна, товарищи. Нам надо немедля сообщить населению, что кайзера больше нет и сформирована новая, истинно народная власть. Это должен понять каждый из тех, кто вышел на улицу!

IX

Колонна, во главе которой шел Либкнехт, стала очень внушительной. Беспрепятственно продвигалась она к центру города. Шпики, полиция, пулеметные расчеты на крышах безмолвствовали, почувствовав, какой размах приняло движение.

Колонна поравнялась с казармами, в которых расквартирована была пехотная часть. И тут Либкнехт дал вдруг команду остановиться.

Двое часовых охраняли вход: стояли, держа ружья на плече, настороженные и готовые к выполнению команды. Либкнехт повернулся лицом к колонне и подал знак к тишине. По всей длине растянувшейся колонны поползло остерегающее «ш-ш-ш!».

Не всем было его видно. Тогда Фриммель сообразил использовать выступ подоконника. Либкнехту помогли взобраться туда, на всякий случай его поддержали с обеих сторон. Позади, через окошко, смотрели на улицу две перепуганные старые женщины.

А Либкнехт, освоившись с неудобным положением, обратился к колонне с призывом:

— Можем ли мы пройти спокойно мимо этих казарм? Одетые в форму, там находятся наши братья, такие же пленники капитала, как и вы. Их превратили в пушечное мясо, их кровь заливала поля Бельгии, Польши, России. Допустим ли мы, чтобы, подчинившись наглым приказам командиров, они выпустили залп в спину трудящимся, нам с вами? Товарищи, все в казармы!

Его короткое слово зажгло всех. Сминая друг друга, люди кинулись к воротам. Солдат, стоявших на посту, оттеснили. Они не успели сообразить, что им делать — сопротивляться или брататься. Через минуту в двери казарм ворвался огромный людской поток. Он хлынул в проходы, устремился по коридорам. Крики «Не стреляйте!», «Мы братья ваши!», «Мы бьемся за свободу!» заполнили помещения. Они доносились уже с верхнего этажа. На одно мгновение Фриммель, Кнорре, Либкнехт и все организаторы почувствовали себя бессильными управлять стихийным натиском. Но из ротных помещений стали уже выбегать группы солдат вместе с рабочими. У одного на руке оказалась красная повязка, добытая неизвестно где. Другой прикрепил красный лоскуток к фуражке. Его примеру последовали многие.

Мелькнуло меловое, растерянное вконец лицо офицера. Он не приказывал. Он попробовал было прислониться к стене, пропуская мимо себя плотную массу людей. Кто-то решился сорвать с него погоны. И тогда солдаты кинулись по всем помещениям, разыскивая скрывшихся офицеров.