Немецкие предприниматели в Москве. Воспоминания

Когда я сейчас думаю о пережитом, то признаю, что именно в то время, собственно, и была допущена первая крупная ошибка. Только что пережитая революция должна была обратить наше внимание на ненормальные деловые и жизненные обстоятельства в России. Немного поразмыслив, следовало бы сказать себе, что эта страна таит в себе много опасностей и что необходимо подстраховать свое будущее. Но ведь я только что успешно достроил наш загородный дом и разбил там обширный сад. Дом был все еще скромнее, чем у других. Например, мой зять Альфред Руперти построил в имении моих родителей огромный дом, подобный дворцу, внушительные конюшни. Думаю, эти постройки стоили ему немалых денег. Германы также купили имение и построили там большие дома – одним словом, мы обосновывались здесь надолго.

По моему нынешнему убеждению, несмотря на большой разброс предприятий, следовало спокойно изъять и вывести из фирмы много миллионов, ни в малейшей степени ей при этом не повредив. Но планы были совсем другие. Тогда в союзе с крупнейшими немецкими банками планировалось общество для освоения Сибири. И это была идея моего брата Гуго. Он изучал Сибирь, привлек к этому и немецкого профессора Виденфельда584. Повсюду собирались строить огромные промышленные холодильники. Предполагалось строительство больших силосных башен, и существовали крупные проекты развития экономики Сибири. Осуществлению этих планов помешала война.

Но из этого видно, что никто тогда не был достаточно дальновиден, чтобы реально оценить наше положение в России. Я охотно работал у Вогау, и единственное, что мне там крайне мешало, – это то, что никогда нельзя было рассчитывать на свои деньги, кроме тех, что требовались на жизнь, пусть и в большом количестве. Никто из родных, ни один из шефов не имел когда-либо личный банковский счет. Все заработки появлялись только в росписи «секретной книги»585, которую можно было увидеть раз в году.

Однажды я нарушил предписание и перевел в банк на имя жены крупную сумму. Это было встречено с очень большим неудовольствием. И ценными бумагами, которые у нас имелись в семейном владении, никому нельзя было свободно распоряжаться, потому что речь шла о собственности всего общества, бумаги которого нельзя было продать, не подвергнув угрозе большинство.

Правда, я занимал уже высокий пост, особенно с того времени, когда получил генеральную торговую доверенность фирмы, а потому имел все основания быть довольным, и должен признаться, что я настолько вжился в свою многостороннюю деятельность, что на тот момент совсем перестал думать о возможных опасностях.

Я много ездил по России. По меньшей мере четыре раза в год я бывал в Киеве по поводу контрактов на сахар, в ту пору, когда в Киеве собирались почти все производители сахара586. Сохранение для общих съездов определенных времен года, прежде важных для заключения контрактов, соблюдающееся и сейчас, было больше делом привычки. Сделки заключались теперь круглый год, так что для текущих сделок эти встречи были не нужны, но все же очень интересны, так как можно было увидеть различных людей, освежить прежние знакомства и узнать новых предпринимателей. А кроме того, производители сахара, которые чаще всего безвыездно жили при заводах, приезжали в Киев, чтобы немного развлечься.

Революция и Русско-японская война все же должны были открыть нам глаза на то, что мы, хотя и жили в России так долго, не срослись с этой страной. Насколько я могу сейчас восстановить после такого продолжительного времени свои тогдашние чувства, они, особенно в пору этих тяжелых событий, подсказывали мне, что наши симпатии не совпадают с симпатиями большинства русских и что эта страна все же не является нам настоящей родиной. Другие, те, кто не был воспитан в Германии и не настолько узнал немецкую жизнь, возможно, чувствовали это не так остро, как я, поскольку я прожил свою юность и лучшие годы в Германии и любил Германию больше всего.

Следствием революции стало учреждение Думы, то есть парламента. Бесконечные красивые речи, которыми вдохновлялась главным образом русская интеллигенция, но никаких реальных дел. Единственное, что тогда произвело на меня большое впечатление, было назначение Столыпина премьер-министром587. Думаю, что он был одним из величайших людей России, поскольку трезво осознавал, что необходимо стране: здоровое крестьянство, которое, будучи удовлетворено, создаст наилучшую опору режиму. Та аграрная реформа, за которую он взялся, возможно, смогла бы, если бы у него была возможность ее провести, предотвратить ужасы, которые Россия пережила в будущем, и вывела бы страну, погрязшую во всеобщем недовольстве, на здоровый, правильный путь развития. Вместо того чтобы поддержать этого человека, он был убит как раз русской интеллигенцией или по меньшей мере с ее согласия.