Немецкие шванки и народные книги XVI века

Вышеназванных разбойников не сыщешь нынче в глухой чаще, в горах или на большой дороге. Настоящие разбойники обитают теперь в городах и деревнях, главным образом — в веселых и недурно оборудованных заведениях. Можно повстречать их и в общественных местах — например, на ярмарке или на городской площади. Настоящие разбойники не носят нынче панцирей и кольчуг, не пугают встречных мечами и копьями и не озираются алчным оком по сторонам: они ведут себя добропорядочно, сдержанно и достойно: большинство из них разодето в дорогие кафтаны, в меховые шубы и шапки. А также в злато, в серебро, в бархат и в шелка. Теперь им уже не дают, как в былые времена, худых прозвищ, а обращаются к ним с упоминанием звания и титула, ими благоприобретенных. Это ли не лишнее доказательство тому, что гнев Божий больше никого не страшит!

Для того чтобы показать, насколько не подобает таким чиновным разбойникам, канцелярским ворам и прочим кровососам какое бы то ни было человеческое имя, я позволю себе сравнить их с бросающимся на беззащитную жертву волком и доказать, что они куда злее и беспощаднее.

Серого волка, которому сама природа дозволяет изредка, то ли в зимнюю пору, то ли по причине чудовищного голода, задрать иную овечку, телку или же гуся, взимая тем самым как бы положенную ему десятину и никогда не держась за остатки добычи, — так вот, этого-то серого волка люди ненавидят с такой силой, что брезгуют даже упоминать его имя. Более того, когда они застают волка за каким-нибудь совершенно невинным занятием (скажем, когда он лакомится вонючей падалью), вся деревня мгновенно пустеет: мужики, кто с ружьем, кто с копьем, кто с дубьем, а следом за ними и собаки с победосносным криком и лаем обрушиваются на несчастного и торопятся умертвить его.

А что касается вышеупомянутых жирных и смрадных служителей Золотого тельца, поступающих, в отличие от волка, вовсе не в согласии с законами природы, не говоря уж о законе Божьем, повелевающем возлюбить ближнего, как самого себя, — что касается их, то они строят козни и обирают людей, отнимая у них не только наличные деньги вплоть до последнего гроша, но высасывают, выжимают и выдавливают у обыкновенных смертных все соки и мозг — так что у тех, несчастных, не остается ни сорочки в комоде, ни колоска в поле, ни кочана капусты в огороде, которыми эти ненасытные объедалы, опивалы и обиралы погнушались бы. Да и нет у них, в отличие от того же волка, наготове оправдания подобному поведению, если не считать сатанинской и неутолимой алчности, и отбирают они у людей последнее, когда своего добра им уже давно девать некуда.

Продолжим наше сравнение. Старая пословица гласит: волк волчатиной и в лютую стужу побрезгует. А взглянув на этих архиразбойников, убеждаешься, что и в этом отношении они нарушают все законы божеские и природные: отец ополчается на сына, сын — на отца, брат — на сестру, родичи и свойственники — друг на друга, не говоря уж о такой малости, как дружеская верность, нарушаемая ими ежечасно, — короче, никто из членов этого ордена не может чувствовать себя в компании с собратьями хотя бы в относительной безопасности.

Мы охотно допускаем и прекрасно понимаем, что волк, выходя из лесу и озираясь в поисках добычи, желает найти ее в целости и сохранности: так, чтобы на лугах паслось множество коров, быков и овец, деревенские дворы кишели бы гусями, курами и утками и т. д., и он не стремится взять больше, нежели сумеет унести. А кто осмелится опровергнуть мнение, согласно которому архиразбойники канцелярской, мытарской и соглядатайской масти только того и жаждут, только о том и думают и днем и ночью, чтобы никому другому, кроме них самих, ни крошки не перепало бы; чтобы зерно наше, вино и прочие припасы сгнили или прокисли, чтобы поля наши были побиты градом, — и чтобы лишь они сами кутили и пировали? И не только на нас, обыкновенных смертных, обрушивается их бесчеловечный и кровоалчный гнев, но и друг с дружкою обходятся они с не меньшею беспощадностью, стремясь, чтобы равные оказались бы им не равными и, следовательно, вынуждены были обратиться к ним же за подаянием, в котором им, разумеется, с превеликой охотой будет отказано. Волк — он хоть и жрет, но лишь затем, чтобы набить себе брюхо. А когда нажрется до отвала, лежит в логове, дремлет и оставляет на это время прочих зверей в покое. И его вовсе не сердит то обстоятельство, что луга щедро кормят травою его завтрашнюю добычу. А нашим доморощенным неутомимым волкам, сиречь оборотням, и ночью неймется, они разбойничают круглыми сутками и отнюдь не довольствуются тем, что могут осилить и сожрать по воле Господней, ибо завидущие глаза охватывают взором куда больше, чем может вместить пусть и исполинское брюхо.