Немецкие шванки и народные книги XVI века

Один горожанин нанял сыну учителя, чтобы тот обучил его изящным искусствам, доброй морали и благородному поведению. Год или два спустя он осведомился об успехах сына. Учитель сказал, что успехи отличные. И отец спросил: „А в карты он играет?“ Учитель говорит: играет. „Что ж, это не вредно, — сказал отец, — это ему в жизни пригодится. А по бабам он ходит?“ Учитель говорит: ходит. Отец в ответ: „Оно и неплохо, пусть погрешит, а потом, глядишь, из него выйдет что-нибудь путное. А лгать ему случается?“ Учитель говорит: „Да от него ни единого слова правды еще никто не слышал“. — „Вот это плохо, — сказал отец, — теперь я вижу, что на него нечего надеяться, потому как ложь — это такой порок, который с годами только усиливается, тогда как другие слабеют и постепенно сходят на нет. Поэтому ложь особенно позорная штука“. И впрямь: для человека нет ничего большего, нежели вера; если теряешь ее, то теряешь и самого себя. Есть и пословица: кто лжет, тот и тащит. И еще: распутство, ложь и воровство одно имеют естество. Хотя кое-кто в этом сомневается, потому что вовсе не обязательно совершать все мыслимые злодейства сразу, чтобы прослыть злодеем, вполне довольно и одного.

54

Жил-был один женатый рыцарь, и супруге его страшно хотелось узнать, о чем говорят мужчины в своей компании. Муж не открывал ей этого и говаривал ей не раз: „Вы, бабы, не умеете держать язык за зубами“. Супруга возражала: „Мы умеем хранить тайну, да получше, чем вы, мужчины“. Рыцарь решил однажды испытать ее и пожаловался, что у него болит живот. Жена ответила: „Сходи в нужник, тебе полегчает“. Рыцарь пошел в нужник, а воротясь, сказал жене: „Супруга моя, мне надо поведать тебе ужасную тайну. Но только при том условии, что ты сумеешь ее сберечь“. Жена поклялась, что сумеет. Рыцарь поведал, что у него из желудка выпорхнула черная ворона, потому-то ему и было перед тем так больно. Жена сказала: „Радуйся, сударь мой, что теперь тебе полегчало“. И в тот же день отправилась к соседке и, взяв с той страшную клятву, поведала, что у мужа ее из живота выпорхнули две черные вороны. Соседка же принялась рассказывать об этом всем подряд, только ворон в ее рассказе было уже три. И вскоре новость облетела весь город, а число ворон достигло пятидесяти. Да и как не поделиться с другим доверенной тебе тайной, если и он от тебя ничего скрыть не может. Так, по крайней мере, оправдывают свое поведение все болтуны и сплетники.

55

Читано нами у древних поэтов о царе по имени Мидас и о том, как выросли у него ослиные уши, а чтобы скрыть их, носил он на голове, не снимая, гигантский колпак. И был у него верный слуга, ему одному раскрыл царь свою тайну, наистрожайше запретив болтать об этом, потому что ослиные уши представляют собой для царственной особы неслыханный позор. Слугу же так и разбирало желание поделиться с кем-нибудь доверенным ему секретом. Восемь дней он терпел, а на девятый не стало удержу: пошел он в лес, вырыл в земле яму, лег на живот, сунул голову в яму и дважды прокричал туда: „У царя, моего господина, ослиные уши!“ Затем забросал яму землей и пошел домой, избавившись от назойливого желания. А из ямы вырос тростник, и пришли туда конюхи и пастухи и вырезали из тростника дудки — и вдруг оказалось, что дудки эти поют все на один лад и повторяют вечно одно и то же: „У царя Мидаса ослиные уши!“ И это — вновь о тех, кто не может утаить дурную новость даже от самого себя. Но и о тех, сходных натурой с женщинами, кто, если что узнает, непременно должен с кем-нибудь поделиться, а когда поделится, ему легчает, хранить же что-нибудь в глубине собственной души такой человек не умеет. Вино, выдержанное в глубине бочки, куда лучше того, которое переплеснуло через край. Такие люди подобны бочкам с молодым вином — в этих бочках непременно проделывают отверстие, если же о том позабудут, вино может вышибить дно. Так и этим людям кажется, что, если они не поделятся тайной, у них вышибет дух.

56

Некий купец завел одноглазую любовницу, да так привязался к ней, что и шагу не мог без нее ступить. Его родные всеми правдами и неправдами заставили его переехать в другой город, лишь бы разлучить его с нею и от нее избавить. Три или четыре года спустя он вернулся на родину, повстречал на улице былую подругу и сказал ей: „Ну и дела! Пока я был в отъезде, ты осталась без глаза!“ — „Нет, милый Ганс, — ответила кривая, — не я осталась без глаза, а у тебя открылись глаза“. Ибо он до поры и не замечал ее недостатка, в таком ослеплении пребывал. Францискус Петрарка рек: каждый влюбленный слеп, ибо не видит он того, что ему надо было бы видеть.

57