Немецкий плен и советское освобождение. Полглотка свободы

Страшны были налеты авиации, особенно ночные. При тревоге мы прятались в неглубоком земляном бункере, вырытом рядом с бараком. Замирал весь город. Вначале еще бывала надежда, что самолеты летят в другое место. Но когда напряженный слух улавливал отдаленный грозный гул, надежда исчезала. С приближением самолетов сердце, казалось, падает в пропасть. Гул нарастал. Начинали бить зенитки. По небу метались прожекторы. Теперь одна мысль владела сознанием: «Хоть бы бомбили не нас!» Но вот с высоты доносится вой падающих бомб, а затем разрывы. Начинает гореть город. Срываясь с высокой скрежещущей ноты, в землю врезываются сбитые самолеты. Страшная феерическая картина разрушения и смерти!

Город тяжело пострадал. Целые районы превратились в застывшее каменное море, где волнами стояли гряды битого кирпича — остатки жилых кварталов. В газетах и по радио истерические речи Геббельса: «Отмщение придет!»

В сентябре 1943 при утреннем построении комендант отобрал десять человек, подлежащих отправке из лагеря. В их числе был и я. Уезжать из лагеря не хотелось — где еще найдешь такую легкую работу? Но, с другой стороны, может быть на новом месте бомбежка будет полегче? Комендант, мне кажется, отправляет нежелательный элемент.

8. Лагерь в Дене

На местной станции к нам присоединили еще десять человек и повезли на север. Станции в больших городах были уже полуразрушены. В Майнце мы застряли на две недели — расчищали улицы после бомбежки. Потом нас повезли дальше. У г. Ремагена пересекли Рейн и сошли на совсем небольшой станции под названием Арбрюк (в переводе — «мост через реку Ар»). Станция расположена приблизительно в 50 км на юго-запад от Бонна в гористой местности Айфель.

Невысокие горы, окружавшие станцию, покрывал еловый лес. Местность казалась дикой и необжитой. Только кое-где на солнечных склонах были разбросаны светло-зеленые платочки виноградников.

Нас погнали вдоль быстрой реки Ар, несущей свои воды к Рейну. Вскоре горы расступились, мы свернули и пошли вдоль полноводного ручья. Пройдя около километра, минули древнюю водяную мельницу с запрудой. Еще через полчаса прибыли в деревушку под названием Ден. Деревушка расположилась в узкой долине между двумя рядами гор. Налево, на пологом склоне — белели немногие домишки жителей. Направо, в тени крутой горы, покрытой темным лесом, — выстроилась ровная линия зеленых бараков.

Мы смотрели на темные горы, сдавившие долину, и неприятное чувство оторванности от всего мира овладело нами. Первым отозвался москвич Василий. Упавшим голосом он произнес:

— Выморят они здесь нас голодом! Никто никогда и не узнает! Будет еще хуже, чем в Нюренберге в 41 году!

Нас подвели к одному из бараков с большой вывеской: «Русские пленные. Вход посторонним воспрещен». Два первых окна барака были закрыты решетками. В бараке нам отвели две комнаты, в которых разместилось по десять человек. В комнатах были расставлены двухэтажные койки, застеленные серыми одеялами. Еще одно одеяло лежало в ногах. Я выбрал второй этаж угловой койки. Посредине комнаты стояла чугунная печь. В противоположном конце от двери — умывальник и уборная. Все выглядело неожиданно опрятно. Но не эти удобства были главным. Питание и работа занимали нас больше всего.

Был полдень. Вскоре пришел солдат, взял двух человек и повел по узкой асфальтированной дорожке, шедшей между бараками и лесом к большому зданию, расположенному впереди бараков. В здании, как мы узнали позже, была столовая и клуб для солдат, там же находилась кухня, вход в которую был со стороны леса. Повар налил в кастрюлю супа, а в миску всыпал вареной картошки. Суп был густой, брюквенный, в нем даже плавали ниточки вермишели. Когда все поделили, то увидели, что обед вовсе не плохой.

После обеда солдат повел нас на склад и мы вместо колодок получили прочные ботинки. Теперь у многих зародилось опасение, что немцы просто включили нас в армию. Но солдат объяснил, что мы будем работать в лесу и потому нам необходима нормальная обувь.

Новость о работе в лесу вызвала снова волнения. Какая же будет норма? Если семь кубометров, как в советских лагерях, то нам и густая баланда не поможет!

Вечером получили кофе и хлеб с кусочком маргарина на следующее утро ввиду нашего раннего ухода на работу, еще до открытия кухни.

Солдат пересчитал нас без построения и запер дверь. Мы еще долго обсуждали события этого примечательного дня…

Утром, в пять часов, солдат открыл дверь и прокричал: «Подъем!» Причем наружную дверь оставил открытой. Около шести часов явился пожилой сутулый немец в истертой кожаной тужурке и с большим допотопным револьвером у пояса. Мы выстроились и пошли на склад получать топоры и пилы.