Немезида

— Да нет же, Бакки, ты тут ни при чем. Просто мне страшно. За тебя. За моих сестер. За всех детей в лагере. И за себя страшно. Один случай в летнем лагере, где множество детей живут бок о бок, — это не один случай. Это спичка, брошенная в сухую траву. Один случай здесь в сто раз опасней, чем в городе.

Она по-прежнему сидела, а он снова стал расхаживать. Он боялся к ней приближаться, боялся ее заразить — если он уже ее не заразил. Если он всех не заразил уже! Младших ребят на озере! Подчиненных ему вожатых! Близняшек, которых он каждый вечер целовал у столовой! Когда, весь во власти переживаний, он снял очки, чтобы потереть зачесавшиеся глаза, березы, окружавшие их с Марсией, показались ему под луной силуэтами бесчисленных калек. Остров любви внезапно наполнился призраками жертв полиомиелита.

— Нам надо плыть обратно, — сказала Марсия. — Я позвоню отцу.

— Я обещал мистеру Бломбаку никому не говорить.

— Мне все равно. Я в любом случае отвечаю за сестер. Я должна сказать ему, что случилось, и спросить, как нам быть. Я боюсь, Бакки. Я очень боюсь. Раньше все время было такое чувство, что в этих лесах полиомиелит детей не заметит, что он их тут не найдет. Мне казалось, что если они просто живут в лагере и никуда не отлучаются, то все должно быть хорошо. Как он сумел выследить их здесь?

Он не мог ей сказать. Она была для этого слишком напугана. И он был слишком придавлен грузом событий, чтобы начинать этот разговор. Придавлен тем, что совершилось. Тем, что он совершил.

Марсия встала и сложила одеяло, они столкнули каноэ в воду и поплыли в лагерь. Когда они пристали к берегу, было около десяти. Вожатые были в коттеджах — укладывали детей спать. Окна кабинета мистера Бломбака горели, но в остальном лагерь выглядел опустевшим. К телефону-автомату очереди не было — завтра наверняка будет, как только всем станет известно, чем заболел Дональд и какой оборот приняла жизнь лагеря.

Марсия плотно закрыла дверь телефонной будки, чтобы никто случайно не подслушал, и Бакки, дожидаясь за дверью, пытался по ее реакции понять, что говорит доктор Стайнберг. Слов, которые она произносила, нельзя было разобрать, и Бакки почти ничего не слышал, кроме жужжания и гудения насекомых, и это возвращало его мысленно к тому поразительно недавнему вечеру в Ньюарке, когда он сидел с доктором Стайнбергом на его задней веранде и ел этот восхитительный персик.

Ему показалось, что, когда она услышала в трубке голос отца, она немного воспряла духом, и через некоторое время она опустилась в будке на маленькое сиденьице и продолжала разговор сидя. Бакки запланировал на середину того дня поездку с Карлом в Страудсберг за обручальным кольцом для нее. Но теперь обручение отошло на второй план. На уме у Марсии, как у него почти все лето, был только полиомиелит. От заразы не было спасения — и не потому, что она каким-то образом последовала за ним в Поконо-Маунтинз, а потому, что он сам ее сюда принес. Как, недоумевала Марсия, болезнь выследила нас здесь? Очень просто — явилась с новоприбывшим, с ее возлюбленным! Вспоминая всех своих мальчиков, заболевших полио, пока он работал на спортплощадке, вспоминая сцену, которая там произошла, когда Кении Блуменфелда пришлось удерживать от нападения на Хораса, Бакки подумал, что Кении не на этого дурачка следовало бы обратить свою ярость как на распространителя полио, а на заведующего спортплощадкой.

Марсия открыла дверь будки и вышла к нему. Разговор с отцом явно успокоил ее в какой — то мере, и, обняв Бакки, она сказала:

— Я так испугалась за сестер! С тобой, я знаю, все будет в порядке, ты сильный, здоровый, но за девочек я жутко разволновалась.

— Что твой папа сказал? — спросил он, повернув голову, чтобы не дышать ей прямо в лицо.

— Что позвонит Биллу Бломбаку, хотя он и так, похоже, делает все как надо. Сказал, что две с половиной сотни детей не эвакуируют из-за одного случая полио. Что распорядок жизни детей менять не надо. Он говорит, скорее всего, многие родители запаникуют и заберут детей из лагеря. Но мне он не велел паниковать и настраивать девочек на панический лад. Спросил про тебя. Я сказала, что ты молодчина. Знаешь, Бакки, мне легче стало. Они с мамой в эти выходные приедут сюда вместо моря. Хотят сами поддержать девочек.

— Очень хорошо, — сказал он, и, расставаясь с ней на ночь, Бакки крепко ее обнял, но поцеловал только в волосы, а не в губы, как будто это могло теперь что-нибудь изменить.

На следующее утро в конце завтрака мистер Бломбак позвонил в колокольчик, что всегда предшествовало объявлениям по лагерю. Шум в столовой утих, и он встал.