Немёртвый камень

Бестия вздрогнула, обернулась, не сразу догадалась посмотреть вниз. Скриптор стоял совсем рядом, только не вертелся, как обычно. И взглядом ничего не высвечивал. Зато у него шевелились губы, но говорил он тоном, каким не может заговорить ребенок:

— Понимаешь, это всё… это мой проклятый дар. Мне не дано настолько просчитывать, выстраивать планы… невозможно что-то строить, когда ты наполовину не здесь. А те, что вечно на поле Сечи… они требуют ответа. С каждым веком. С каждым годом и днём они требуют ответа всё громче. И я — я сам хочу знать…

— Они убьют тебя.

— Зато мы узнаем, Фелла.

— Что узнаем?

— То, о чем спрашивали себя столетиями, а я — каждый день и час. Зря или нет. Тогда, на Альтау… Потому что может быть… — голос Скриптора сорвался в глухой шепот, — и мы тоже проиграли тогда. Может быть, мы не можем воевать за Целестию, потому что нет Целестии. Вместо неё — нечто иное.

— Мечтатель, опомнись. Здесь Целестия. Вся Целестия.

В уменьшенном варианте, но вся. Едва ли на Лилейном нынче не было представителей хотя бы какой-нибудь деревушки. Магнаты и тинторели, рудокопы и селяне, ремесленники и контрабандисты, подростки и бывшие участники Альтау — море лиц, почти такое же войско, как и в день Сечи.

А с другой стороны помоста — нежить — как вторая стихия. Нощники и кровососы, арахнеки и пещерники — и рядом с ними сомкнули ряды наемники Когтя, которые выглядели опаснее нежити. Чуть дальше стояли представители «лесной братии» — разбойники, а с ними бродяги и дорожный сброд — эти были допущены для колорита, придания шума и ярости. Вот к ним не совались даже артемаги Ниртинэ со своими детекторами: очень просто можно было нарваться на воровской «кинжальный» удар магией в бок.

И в проход, образованный в этой толпе его охраной — сделал свой первый шаг Ястанир, Витязь Альтау, произнеся при этом одними губами:

— Увидим, она или нет.

Руки Ястанира были скованы спереди — Жиль Колокол передал через Хета, что над оковами маялись сами Магистры с привлечением и Берцедера, и лучших магов Семицветника. Фелла смотрела, как устало ступает Мечтатель, а ее губы выговаривали невольно:

— Экстер. Уходи сейчас. Неужели ты не можешь?

— Цепи — прах. Всё это — прах. И клетки. И стены. Помнишь, я как-то читал тебе одно стихотворение, где стены и цепи не значат ничего?

— И кто захочет пройти — пройдет?

Берцедера в толпе не было видно. Наверное, он с Лютыми Ратями, мелькнуло в голове у Бестии, но как-то туманно, будто думала не о важном. И еще: а где же сами Рати? Почему здесь нет ни одного из их числа? Ах да, по магистерским байкам — их же не существует…

— Ты была права. И Макс был прав. Биться вслепую — нельзя. Когда не знаешь, кто враг…

— Ты разве не видишь, что теперь они все — они все считают врагом тебя?!

Каким-то чудом она кричала шёпотом. Каким-то чудом различала молчание — успокаивающее и ласковое. «Не бойся, не бойся, Пятый Паж, если всё получится — мы узнаем, с кем мы сражаемся на самом деле. Это момент истины, Фелла. Всего лишь момент истины. Помнишь, как на Альтау? Каждому придётся снять маску».

Скриптор говорил задумчиво, совсем по-экстерски глядя в небо, на серую радугу.

— Что тебя пугает, Фелла? Мечи? После Альтау — нет клинка в Целестии, который смог бы меня поразить. И нет руки, которая смогла бы сделать это. Не бойся. Если вокруг нас с тобой всё еще Целестия — ничего страшного не будет.

Мечтатель, ты идиот, чуть не выкрикнула Фелла над головами толпы. Ты годы твердил мне, что после Альтау мы пошли не туда. Ты десятки лет пытался доказать, что мы делаем из учеников убийц. И ты еще можешь надеяться, что от Целестии времен Альтау остались не только мы с тобой и горстка ветеранов, что жив какой-то дух… или что эта толпа сюда не убивать пришла? Мечтатель, ты… Мечтатель.

Хуже оскорбить не получалось даже в мыслях.

Экстер теперь стоял на приготовленном для него помосте, а внимание народа теперь обратилось на трибуну Магистров. Та, будто в насмешку над небесами, сияла радугой, только ущербной. Не было оранжевого цвета, но был золотой — в золото был обряжен крепко спящий Дремлющий. Приближалась самая торжественная часть — чтение приговора.

Алый поднялся на ноги, направил магию на усиление голоса — и начал, конечно, с Альтау:

— Светлые жители Целестии! Тридцать веков назад мы думали, что обрели героя…

А на помост за спиной Ястанира тихо взошел палач.

Нет. Палач.

Все иные имена этого существа затерялись где-то в прорве столетий после Сечи. Осталось жуткое и самое верное. Палач — с того времени, как он разбойничал в лесах. Сражался в войнах — и оставался Палачом. И в конце концов профессию себе выбрал под имя. Не так часто ему приходилось работать, но время от времени к нему обращались, извлекали из каких-то подземелий Семицветника. И опять извлекли — потому что знали: он не откажется.

Не отказался.