Немёртвый камень

Потом над клацаньем затворов оружия контрабандистов прозвучал одинокий голос, по которому Фрикс смог бы без труда опознать своего знакомца, назвавшегося Безлунником:

— А кто сказал, что мы ваши союзники?

Арахнеки и поцелуйши зашипели, засвистели что-то на своем наречии, проклиная предателей — но высшая нежить уже отступала к наемникам Когтя, доставая оружие на ходу и держась лицами к бывшим собратьям. Из вампиров и пещерников не более пары сотен остались на иной стороне — и те тоже шипели то ли проклятия, то ли ругательства, в которых имя Холдона переплеталось с другим, более длинным и страшным, но забытым…

Аметистиат, словно с опозданием, опомнился, поднял руку, чтобы нанести удар…

— Довольно.

Мечтатель на своем помосте слегка поднял кисти — и кандалы опали с них прахом. Седые кудри трепал ветер подступающего Хмурого Часа. Магистры и их гвардия, артемаги Ниртинэ — разом вскинулись, нанося по нему магические удары, но он просто махнул рукой — и они свалились с ног там, где стояли, будто на каждого из них разом грохнулась пара сотен кирпичей.

— Довольно прятаться за марионетками, — Экстер говорил, вроде бы, негромко, но его голос покрывал все Лилейное Поле, и шум подступающей грозы ему не мешал. — Гайтихор! Теперь тебе осталось лишь проявить себя.

Ему никто не отозвался, хотя смотрел он на трибуну Магистров.

— Кому это он? — прошептала Мелита на ухо Нольдиусу. Тот пожал плечами и ответил, тоже шепотом:

— Понятия не имею. В переводе с древнецелестийского это значит — «хмырь летучий».

Бестия уже поняла, о ком речь, и хватала ртом воздух, а вот в толпе недоумевали, повторяя имечко на разные лады.

— Или мне называть тебя Шеайнерес, Морозящий Дракон, отец Холдона? Я держусь того мнения, что титул Восьмого Магистра — не для тебя.

Удар магии разметал помост, на котором стоял Мечтатель. В секунду прочные доски превратились в щепки, смешанные с опилками, взвилась древесная пыль, которую тут же осадило возникшее из воздуха ледяное пламя.

Дремлющий на трибуне Магистров стоял во весь рост, а за его спиной медленно таяли в воздухе капли металла — все, что осталось от подобия трона. Восьмой Магистр раздался в плечах, исчезли борода и седые волосы, мантия сменилась тускло блеснувшей кольчугой вороненой стали, а из лица на секунду вылепилась неподвижная чешуйчатая морда — и тут же пропала, оставляя после себя голодные, янтарного цвета глаза.

Пророкотал гром, и ему эхом отозвалось утробное рычание, прокатившееся по площадке.

— Доволен собой, Эустенар? Что же не улыбаешься?

Ястанира даже не зацепило ударом, уничтожившим помост. Появившийся из ниоткуда свет уже облекал его фигуру, выделяя ее на фоне надвигающейся грозы. Витязь чуть сжал пальцы — и воздух словно загустел в этом месте, намечая контуры клинка…

— Впрочем, я ошибся. Это не твоё имя. Своё ты попрал и предал. Не потому ли годами у тебя были только клички?

Морозящий смеялся страшно — с присвистом, щеря зубы, действительно по-змеиному.

— Время для беседы, Витязь? Собрал войско за плечами — и спокоен?

— Почему бы не поговорить? Ты в жизни не сражался лицом к лицу. Всегда заслонялся — ратниками ли, своим сыном… Своими ли собратьями, теми, что лишили тебя сил.

Морозящий зашипел и сделал шаг вперед, небрежно наступив на Фиолетового Магистра. Свет вокруг Витязя стал ярче. В опущенной правой руке из воздуха начал появляться меч.

— Сочинял бы ты лучше песенки, Эустенар, — прошелестел Дракон. — Что ты будешь делать? Сражаться со мной, с Ратниками? Чем? Взгляни, если не веришь!

Грохот был слышен даже с этого расстояния, и даже от Лилейного Поля видно было, как вздымается над башней Семицветника клуб пыли, огня и дыма. Огромный цветок вдалеке на какое-то время начал казаться состоящим из чистого пламени, лиловые языки лизнули небо — и опали.

— Кордон, армия, боевые драконы — ты потерял всё. Чем ты собрался воевать? — Морозящий откровенно наслаждался ужасом на лицах целестийских солдат. — При помощи этого сброда? И во имя чего вы будете биться? Лютые Рати остались там, Эустенар, возле городков и деревень Северного Края, и пока твое войско дойдет до них — половины Целестии не станет. Каково?

Кажется, он был полностью, совершенно счастлив. Правда, в нем поубавилось злорадства, когда он увидел, как в руке Витязя материализуется клинок.

— Половины Целестии — и тебя в придачу, — казалось, на земле сверкнуло что-то более яркое, чем молния в небесах. — Тебе не сбежать отсюда. Хочешь или нет — мы сразимся. Ты знаешь, чем кончится наш бой. Ты не увидишь торжества своих ратников.

Шеайнерес облизнулся. Язык у него был не раздвоенный, а толстый, темно-синий и довольно комичный при других обстоятельствах.

— И что же ты хочешь предложить мне? Вторую Сечу? Два войска лицом к лицу, по старым кодексам?

— Лицом к лицу. И по старым кодексам. Рати не касаются городов или деревень. Мы сойдемся с ними…

— Перед Одонаром, — перебил его Морозящий. — Хочешь купить себе пару дней передышки? Плати тем, что будешь драться под стенами своей крепости. И потом, есть ли смысл сражаться в другом месте, если уж ты захотел решать сразу всё?