Немёртвый камень

— Иную сторону, — он сел и попытался отыскать в своей рубахе рукава, но они почему-то не попадались. Мечтатель просто накинул тонкую ткань на плечи. — Их последние мысли. Их воспоминания, когда они уже лежали при смерти. Ощущение того, что им неприятно было то, что кто-то проживает за них их годы, наслаждается их утраченной юностью и их силами…

— Откуда ты знаешь это?

— Они мне сказали, — Экстер кивнул куда-то в пространство и закутался в рубаху поплотнее. Только плечи ссутулил и стал похож на узника, который закрывается робой от подвальных сквозняков. — Это и есть цена. Они остались там, на Альтау, все до одного, и я наполовину как будто остался с ними. Всё время один день… три тысячи лет назад… семь королей всегда впереди, и некоторые пажи с ними рядом… и всё время тянут и зовут — в прошлое, за ними… Для меня День Альтау еще не прошел, Фелла…

Он замер, не оглядываясь — как правильно он это сделал! Фелла кусала губы, прижимала ладонь ко рту, простыня почти совсем сползла, а пальцы уже прорвали насквозь подушку.

— Три тысячи лет?!

Наполовину в мире призраков. Он ведь каждый день просто обязан был выдергивать себя оттуда и не слушать этого зова. И он никогда не может забыть, что случилось, ни на миг, потому что его-то память и боль никогда не притупляются…

А ученики еще гадали, что стерло с лица Мечтателя улыбку.

— Я долго совмещал должность директора Одонара с этой полужизнью, — заговорил Экстер опять, — Старил себя магией, уходил в вымышленные отставки, вновь являлся под другими именами… учителя чередуются часто, а артефакторий — закрытое место, так что по поводу тайны я не волновался. Конечно, Магистры знали, что артефакторий как-то связан с именем Ястанира — это было что-то вроде гарантии того, что они не станут наводить в артефактории свои порядки. Однако они не представляли себе, что я ещё жив. И что ключник — я. Наверное, ты понимаешь, почему я не мог позволить себе полюбить, Фелла.

Фелла поняла. Это было бы пострашнее, чем у Макса и Лори: заведомый обман и заведомое мучение для той, кого полюбит бывший Витязь — знающий неизмеримо больше, истязаемый своей памятью…

— А со мной ты сплоховал?

— В тебе я с самого начала увидел участницу Альтау. Ту, которой не нужно ничего объяснять: ты была там, ты видела это…

— В основном я смотрела на те… на него, — оговорилась она. Невозможно было смешивать Мечтателя, её Мечтателя и грозного сияющего Витязя, которого она так недавно видела на том же поле. — Так, иногда отвлекалась, чтобы отрубить кому-нибудь голову. Так значит, Альтау?

— Сначала да, а потом… всё случилось как-то постепенно… я не знаю когда, но ты стала словно якорем для меня в этом мире, — Мечтатель говорил тихо и медленно. — Эти двести лет были гораздо светлее…

Конечно, светлее. С Феллой Бестией в качестве завуча, с ее вечным пренебрежением и шпильками, с ее издевательствами над его ухаживаниями и стихами… сколько раз она его отвергала? А хуже всего, что Фелла была без ума от…

— Я мучила тебя этим? — тихонько спросила она. — Тем, что любила его?

Он не ответил, рассматривая радугу, но ответ она знала сама. Да, мучила, мучила вдвойне, потому что любила все это время его самого — и одновременно не его. Чего ему стоило за двести лет не сбросить маску — только Витязь знает. Хотя нет, Витязь — едва ли. Вот Мечтатель — этот мог бы рассказать.

А самый комизм ситуации был в том, что последние лет пятьдесят она сходила с ума именно по Мечтателю. За что себя и ненавидела.

Будь здесь Макс Ковальски — он надавал бы пинков и ей, и Экстеру. А перед тем как надавать долго распинался бы о здешних идиотских традициях и о глупых сентиментальных детях, коими они, конечно, являются.

Несмотря на то, что «сентиментальные дети» старше его почти на три тысячи лет.

— Будет война, Фелла, — вдруг сказал Мечтатель. Он наконец набросил хламиду как следует, встал и подошел к окну, чтобы лучше видеть небо. — Видишь эти всплески? Она тускнеет.

Одежда лежала здесь же, неподалеку, но Фелле показалось глупым ее натягивать. Недолго думая, она подошла к окну, захватив с собой только простыню.

— Но ведь Холдона больше нет и его замыслов тоже…

— Его нет, но замыслы… — Экстер повернулся так, чтобы радуга открылась перед ней во всей полноте, — я расскажу тебе о своих поисках, Фелла. Мне не удалось ни установить, какие обряды провёл Холдон, ни узнать, можно ли повернуть их вспять… но я расскажу тебе о своих поисках. О том, что видел. И посмотри. Она тускнеет от предчувствия, которое разлито в воздухе, не от наведенных чар, а постепенно…

— Как перед тем днем?

— Как перед тем днем.

— Но мы даже не знаем, кто противник…

— Зато знаем, что война стоит у нас на пороге, Фелла, — директор кивнул на радугу. — Такие знамения не пропускают. Мы не знаем, кто наш противник, но знаем, он здесь. И точно знаем, что сможет сплотить людей и магов, которые верят в старые знамения.

Вечерний ветер растрепал уже не серебряные, а просто седые волосы, но Бестии показалось, что пряди вспыхнули каким-то мистическим, солнечным светом.

Глава 5. В ожидании

— Шутишь.