Немка. Повесть о незабытой юности

Я чуть не выронила все тетради, когда открыла дверь в комнату – Михаил сидел за столом с моей матерью! Они, видимо, не без волнения беседовали! Бог ты мой! Моя мама почти ничего не понимала по-русски, её запас слов ограничивался десятью-двадцатью словами! С сияющими глазами, порозовевшими щеками сидела она тут, заметно помолодев. Сияя от счастья, она смотрела на меня. Михаил поднялся и взял у меня тетради.

„Ты хочешь их еще все сегодня проверить?" – „Конечно, и учебные планы написать. Завтра у меня пять уроков".

Моя мать хитрила, конечно, сказав, что она завтра утром вместе с Линдой будет стирать белье, а сейчас она пойдет к Элле за молоком. Она просто-напросто хотела меня оставить с Михаилом наедине.

Тогда я настояла мне позволить за молоком сходить – после работы мне нужна прогулка. „А молодой человек?" – озабоченно поинтересовалась она (она говорила со мной по-немецки, я с ней по-русски). Михаил с удовольствием пошел со мной. Когда мы приближались к сельсовету, спросила я, видел ли он уже Галину Шкурко, она же теперь работает в сельсовете секретарем. Нет, он еще не был в сельсовете. – „Пойдем, – сказал он вдруг и остановился. – Пойдем, мы зайдем вместе и распишемся". Расписаться – это значит оформить брак. Я расхохоталась.

„Я вполне серьезно. У нас, правда, есть еще несколько дней, но мы и сейчас можем все оформить, или хотя бы подать заявление".

„Перестань, пожалуйста, об этом, не то… Или… может, ты хочешь просто посмеяться надо мной?" Мне это все хотелось обратить в шутку, или сделать вид, что я приняла это за шутку. Смеясь, я шла дальше, он следовал за мной. Шутя, смеясь, играючи – так всю дорогу. Когда мы вернулись, матери уже не было. Прежде чем я приступила к работе, я положила на стол перед Михаилом стопку газет и журналов: „Юный Пионер", „Комсомольская правда", „Пионер", „Костер", „Затейник", и др. Он читал, решал кроссворды, ребусы, загадки и различные головоломки – всё для детей и молодёжи. Он не говорил ни слова, чтобы мне не мешать при работе. Несколько раз наши взгляды встречались – он наблюдал за мной. Ну и что?.. Позже состоялся серьезный разговор. Он не хотел или не мог понять, что я, как и все российские немцы, не пользуюсь всеми правами, как остальные национальности. Тогда я не решалась дискутировать на эту тему. Я повторяла только „мне нельзя", или „тебе этого нельзя". Он встал, прошёлся туда-сюда и остановился передо мной.

„Где ты, собственно, родилась?" – „Родилась? В Мариентале родилась", – с испугом ответила я и посмотрела на него, как будто я ему доверила свою самую большую тайну. Видимо, он ожидал какого-то другого ответа.

„И где расположен этот Мариенталь?" – „Он расположен в Саратовской области на Волге и называется теперь Советское". – „Вот видишь – это в России. Ты родилась и выросла в России. Я же тебя узнал еще ребенком. Ты теперь по-русски говоришь лучше, чем я. И не немка ты вовсе, а русская". Он подвинул свой стул совсем рядом к моему и сел.

„Нет, Михаил, я немка, и мы все находимся под комендатурой". – „Но ты живешь в России, здесь, в Кучуке… В конце концов, я мог бы уволиться из армии и приземлиться где-нибудь здесь. Но, честно говоря, Кучук меня уже не привлекает, но здесь недалеко, в Алтайском крае, есть Алтайские горы с удивительно красивым озером, с горными речками – там я бы хотел поселиться. Я бы мог где-нибудь механиком работать, а ты, естественно, учительницей". – „Михаил, ты получишь образование во Фрунзенской академии, ты же это сам прекрасно знаешь". – „А если не сдам экзамены?" – „Ты обязательно сдашь экзамены".

Пришла моя мать, и разговор наш прервался. Михаил пожелал посмотреть нашу школу, когда он в ней учился, она была еще не достроена. Да, с удовольствием я покажу ему школу. Он подошёл к двери с табличкой „7 класс". „Это был и мой 7 класс". В ряду у окна он сел за последнюю парту. „И ты здесь преподаешь семиклассникам немецкий язык… Я им завидую. У нас тогда не было немецкого языка…", – сказал он задумчиво. „А где ты сидела в 7-м классе?" – „Не в этом помещении. Это же был 1943–44 учебный год, в седьмом нас было всего 12, наш класс тогда занимался в теперешней пионерской комнате. А в этой комнате был тогда военный кабинет, и он не отапливался".

„Теперь пойдем в тогдашний твой пятый класс. Ты еще сердишься на меня за фотографию?" – „Когда я её получу назад?" – „Оставь её… У моей матери она будет в полной сохранности".

Когда мы вышли из классной комнаты, мы услышали голоса. Михаил навострил уши. „Из учительской. Вторая смена недавно закончилась. Некоторые учителя проверяют еще тетради", – пояснила я. Дверь в учительской открылась, и Екатерина Михайловна, учительница начальных классов, вышла. „Ага, – воскликнула она своим зычным голосом. – Военно-воздушная оборона интересуется школьными делами".