Немка. Повесть о незабытой юности

„По свидетельству я Георгий, а дома все родственники и друзья зовут меня Юрий". – „Хорошо. Юрий, мне еще так много надо тебе объяснить, ты же меня не знаешь…" – „Я тебя знаю с первого твоего урока, и чем больше я тебя узнаю, тем ближе ты мне…" И вдруг спросил: „Ты же не замужем?!" – „Дело не в этом совсем. Нет, я не замужем, но я немка, я обязана ежемесячно отмечаться в комендатуре, мне нельзя без разрешения НКВД куда-либо поехать. Моего отца арестовали десять лет назад, и мы не получили от него или о нем никаких известий. Самая простая дружба со мной может доставить тебе неприятности". Мы уже были у нашего дома.

„Теперь послушай-ка меня". Он взял обе мои руки и сказал: „Чихать я хотел на комендатуру и её запреты". – „Юрий, пожалуйста". Испуганно я зажала его рот своей рукой.

„По моему убеждению, – сказал он твердо и уверенно, – ты и я – вот самое главное надо всем на земле. Итак, в воскресенье мы идем в кино, и тебе на размышление: ты бы вышла за меня замуж?" – „Что?" – „До свидания в воскресенье". Он открыл дверь и пропустил меня.

Совсем вне себя я ложилась спать.

Придя домой после первой смены следующего дня, я спросила:

„Клавдия Сергеевна, с кем это вы так ловко и изощрённо задумали этот поход в кино?" – „С его матерью". – „С кем?" – „С Матрёной Павловной, с матерью Юрия". – „Я её вообще не знаю, откуда она меня знает?" – „Их кухонное окно выходит во двор. Оттуда за вами наблюдает не только она, но и другие соседи. Юрина мать и его сестрёнка Лена придумали этот поход, а я вас убедила…" Я обняла её: „Спасибо". Так я узнала, что Юрий с матерью и восемнадцатилетней сестрой проживают в большой комнате двухкомнатной квартиры рядом с нами. Вторую комнату занимают Зинаида Ивановна с мужем и шестилетней дочкой.

В один из этих дней заметила Луиза А., что я выгляжу как-то не так, т. е. необычно. „Из-за квартиры?" – спросила она. „Не только". – „Ты влюбилась!" – засмеялась она мне в лицо. „Кажется…" – „Кто он?" – „Ученик". – „Какой класс?" – „Десятый". – „Как его зовут?" – „Евтухов", – шепнула я ей в ухо. В это время вошел в учительскую Орест Германович – преподаватель математики. „Орест Германович, как у вас в десятом классе ученик Евтухов?" Это, по меньшей мере, бестактно – подумала я. „Евтухов? Золотая голова! Очень хорошо! Почему вы спрашиваете? Влюблены?" – „Я нет. Я его даже не знаю". Она показала на меня. (Как она может?..) „Вы сделали хороший выбор, только…" – „Что вы хотите сказать?" Он немного растерялся. „Вы же… я имею в виду, это, с комендатурой…" – „Да, Орест Германович. Это я…"

Я отвернулась и пошла на следующий урок. Этого я от этого учителя не ожидала, хотя он, по сути, был прав. И всё-таки, Оресту Германовичу было за пятьдесят и все, кто его знал, высоко ценили его как учителя и как интеллигентного человека, одного из лучших математиков города; всеми уважаемого. И всё-таки, мне еще не понравилось, что он Георгия назвал „золотая голова". При чем тут золото? Металл?

С Георгием мы встретились опять, как договорились. Ни слова о его вопросе. Только после фильма, по дороге домой, мы остановились на подветренной стороне одного из домов, и он спросил, подумала ли я над его вопросом. Я стояла перед ним, руки на его груди: „Да, я думала, обдумывала и передумывала… Сердце мое отвечает тебе да, да, да, я бы хотела быть твоей женой. Только твоей. Но… осуществить наше с тобой желание я считаю невозможным." – „Я же тебе объяснил свою позицию". Я прижала свое лицо к его шее. „И как ты себе это представляешь? У меня нет квартиры. Ты ютишься со своей матерью и сестрой в одной комнате". – „Комната большая, места на всех хватит – это, во-первых, второе, ты знаешь Зинаиду Ивановну и её семью. Так вот, они собираются вернуться в Ленинград. Комната освободится, и мы, ты и я, займём её, может, уже через несколько дней". „Возможно, уже через несколько дней", – отложилось в моем сознании. „Да или нет? Лида".

„Да!"

Он обхватил меня и закружился со мной кругом под чьими-то окнами.

„Моя немочка из Мариенталя". Я не сказала бы, что это слово „немочка" воспринималось как особенно любезное. В те времена оно имело для меня неприятный привкус. Но произнесённое им, оно приобрело другое значение. Оно звучало доверительно, приятно.

Дня через два, я была после первой смены дома, когда вдруг рывком открылась дверь в нашу квартиру и так же рывком закрылась, и Клавдия Сергеевна со словами „чертова еврейка" возбуждённо ворвалась в комнату, с ярко пылающим лицом. „Что случилось? Где вы были, Клавдия Сергеевна?"

„У этой, там рядом", – она показала головой.

„Вы поругались?"

„Ласково выражаясь. Она ведьма!" Как могла, успокаивала я её. Потом уже спокойнее: „Такая ведьма. Инфаркт можно получить". Я думала, она расскажет о своей ссоре, но нет, ни слова.

„А почему еврейка?" – спросила я наконец. „Евреи они. Посмотрите на портрет ее младшего сына, который висит над столом – типичный еврей. Он сейчас на службе в армии. И все они носят очки, она сама тоже".

„Но Клавдия Сергеевна, очки носят многие люди, не только евреи".