Немка. Повесть о незабытой юности

Между тем девчонки разбежались, чтобы приготовиться ко сну. Павел не уходил. Он рассказывал, как отговаривал отца переночевать здесь в полевом стане, как он хотел, чтоб они в селе остались. Я едва слушала его и пришла в полное замешательство. Почему Роза убежала, кружилось в моей голове, она бы определенно нашлась, как мне помочь в этой ситуации. Потом вышла из избы Катерина (сестра Мани) и заявила, что спальное место для моего одноклассника уже приготовлено. (Для моего одноклассника! Как будто он только мой соученик!) Мы вошли в лагерь. Ему постелили постель на одной из деревянных коек где-то впереди. После того как Павел осмотрел приготовленное ему спальное место, он спросил меня: „А где ты спишь? "Я показала на пол возле двери. Там мы обычно спали с Дуней, иногда и с Розой. „Можно я тоже тут буду спать? Или места нет?" „Есть, есть, – торопливо вмешалась Дуня. – Я сегодня сплю там, у окна". Сам вопрос его был крайне неожиданным, но больше всего меня поразила тишина. Глубокая тишина установилась в помещении. Интуитивно я поняла, что все взгляды обращены на меня. Чувство предательского одиночества охватило меня. Что делать?.. Я сказала: „У меня нет постельных принадлежностей для тебя". И тут же Катерина принесла подушку и два одеяла, которые были собственно самотканые рядна – мне они показались совершенно новыми. От конюшни мы втроем, Павел, Дуня и я, принесли сено и устроили свои спальные места, Павел возле самой двери, я – непосредственно перед кроватью Гали Горевой. И всё-таки близко друг возле друга. Среди моих постельных принадлежностей была подушка, зимняя стеганая куртка моего отца и мое детское стеганое одеяло из Мариенталя, которое было коротким для меня. Куртку я постелила на сено, а чтобы ноги мои не мёрзли, мне мама дала с собой толстые шерстяные носки, их я и надевала на ночь.

Я улеглась как можно ближе к Галиной койке, при этом ни разу не взглянула на Павла. Галя Горевая, которую все знали как непревзойденную шутницу на селе, сказала пренебрежительным тоном: „Смотри, не прячься слишком далеко под мою койку, а то я могу нечаянно упасть и проспать всю ночь между тобой и твоим одноклассником". Она тихо засмеялась над этим и вскоре негромко захрапела.

Мне бы следовало перед сном еще выйти по нужде, но я не решалась, думала, когда Павел уснет, я выйду. Все больше слышалось глубокое дыхание, переходящее в сопение – дыхание уснувших, уставших людей. Лёжа на спине, голову слегка повернув в сторону Галиной койки, руками держа свое одеяльце у подбородка, я затаенно прислушивалась к дыханию Павла, к его тихому равномерному дыханию и установила, что мы с ним дышим в одном ритме, равномерно сменяя вдох на выдох… Быстро я повернула голову и увидела его широко открытые серо-голубые глаза. Совсем короткое время, одно мгновение я не могла оторвать от них взгляда, мы смотрели друг другу в глаза. И он улыбнулся – светлой и чистой улыбкой. Я ему тоже благодарно улыбнулась…

Будто лёгкое дуновение согревающей нежности коснулось моей души. С приятнейшим ощущением всего самого доброго я отвернулась и уснула. „Подъ-ё-ё-ём!" – раздалось чуть свет. Так ежедневно будил нас после короткого сна наш бригадир.

Я вскочила, собрала и свернула свои постельные принадлежности и положила их на Галину кровать. Павел тоже хотел встать, но остался сидеть, сказал только, что сам отнесет сено к конюшне. Наша группа собиралась во дворе. Ранним утром было еще довольно прохладно. Слегка воткнув вилы свои в землю, я стояла босиком, опершись подбородком на верх черенка вил. Мёрзли не только ноги. Моя юбка в складку, с широкими бретелями и поперечной вставкой спереди, которую я сама перешила из детского платья в клетку, едва покрывала колени, а тонкая блузка была плохой защитой от холода. Кроме всего прочего, от смущения я не знала, куда глаза девать. Когда настала пора уходить, Роза шепнула мне: „Оглянись хотя бы". Я оглянулась – Павел стоял у двери и смотрел нам вслед. Парень, который с тех пор несколько лет не выходил из головы. Была ли это любовь? Я и теперь не знаю. Тогда я не думала об этом, но я твёрдо сознавала, что он единственный, которого я всегда хотела видеть, и я также сознавала, что я, немка, об этом юноше и мечтать не должна.

Хотя всем было известно, что я ночь спала рядом с этим парнем, никто об этом как-либо не высказывался. Никто и никогда. И Роза нет. Возможно, говорили об этом в мое отсутствие? Теперь, более чем через 60 лет, Роза говорит мне (по телефону из Новосибирска): „Все завидовали тебе". У меня же было чувство, что я попала в очень неловкое положение, я и мысли не могла бы допустить, что это может вызвать зависть.

Короткое сибирское лето проявило себя в этот год крайне солнечным. Без дождя. Созревающие зерновые остались низкорослыми, зерна формировались несовершенно. Урожай был плохим и тем более старательно он должен быть убран – без малейших потерь.