Немка

Прозвенел звонок на урок. Маня прошла мимо меня, совершенно безучастно произнесла «тебе нельзя» и с видом, как будто она меня раньше никогда не знала, собрала свои школьные вещи и ушла вперед. Вслед за ней я тоже медленно, нерешительно собрала свои принадлежности и ушла назад, села на самую последнюю парту, где никогда никто не сидел. Что происходило в классе на этом уроке, я не видела и не слышала. Как будто меня высадили где-то на обочине дороги. Все очень дружно ушли по широкой дороге и скрылись за горизонтом, а я стою одна и не знаю, что мне делать и куда мне идти, но знаю, что на эту дорогу мне ступить нельзя, потому что я немка. И этим все сказано. К тому же, дочь моего отца, который якобы враг народа…

Я очнулась от этих размышлений и ощущений, когда прозвенел звонок. И я ушла домой одна. У трех берёз, где с подругами мы вместе так часто бывали, я выронила книги в снег, обняла одну из берез и расплакалась… Постояв у двери своего дома, я не посмела войти, а ушла за пригон, зарылась в солому и плакала дальше. Вспомнила Мариенталь, как хорошо было быть пионеркой наравне со всеми…

К моему огорчению, Элла уже пришла с работы, когда я, продрогшая, явилась домой. Она сразу заметила моё состояние. «Не приняли в комсомол?» Я кивнула. Немного подумав, она вспылила и начала ругать комсомол: «Если они такие дураки и тебя не хотят, то плевать на этот комсомол». Распаляясь все больше, она отругала меня, что я еще плачу, напомнила, что я же хорошая ученица, что прилежно работаю в колхозе. О своем намерении в школу больше не ходить я промолчала — из жалости к своей сестре. А она, немного успокоившись, тоном наставницы приказала мне не вешать головы и не думать больше о комсомоле. «Плевать на этот комсомол», — повторила она, а я с ужасом думала, «как она может так говорить о комсомоле». Мать и баба Лиза, как её теперь называли, пытались меня успокоить, выражая уверенность, что война скоро кончится, мы вернемся на свою родину и всё будет хорошо.

Нелегко мне было делать вид, что равнодушно отношусь к случившемуся. Мучительно было одной уходить из школы в то время, когда все мои подруги оставались на комсомольском собрании или проводились какие-то мероприятия. Явно пренебрежительное отношение ко мне Мани я будто не замечала и равнодушно игнорировала. Все это привело к тому, что я не приняла никакого участия в подготовке к проведению праздника 1 Мая. С Розой мы тоже не встречались до окончания учебного года. Я не хотела встреч, и Роза это понимала. Не было больше совместных банных дней, не было больше совместной игры на гитарах. А как все девочки радовались, когда я передавала им каждой в отдельности, пусть примитивное, свое умение играть на этом семиструнном инструменте, называемом цыганской гитарой. Иногда мы собирались вместе и пели песни под собственный аккомпанемент. Пели разные песни, и цыганскую тоже:

Соколовский хор у Яра
Был когда-то знаменит,
Соколовская гитара
До сих пор в ушах звенит…

Встречалась я с Розой на переменах, мы всё-таки вступали в короткий разговор, и каждый раз я находила в её отношении ко мне сострадание, чуткость. Я же ни в коем случае не хотела, чтоб она узнала, как я несчастна, как униженно и одиноко я себя чувствую. Старалась казаться самоуверенной и гордой.

Экзамены я сдала все, как и Роза. Немногие перешли в 8-й класс. Лучшей ученицей в классе была Валя Николаева. Она пришла в наш класс незадолго до окончания учебного года. Тогда мы знали только, что она из Ленинграда, а её приемный отец был теперь главным бухгалтером нашего колхоза. Родной отец её якобы был учёный, профессор. Валя, к сожалению, не проявляла никакого интереса к дружбе с кем-нибудь из нас и осталась одиночкой.

Всё лето и осень мы работали в поле. Еще во время сенокоса Розу перевели на другую работу. Она стала водовозом. Утром рано она запрягала лошадь по кличке Бурко в повозку с горизонтально на ней расположенной большой деревянной бочкой, имевшей наверху квадратное отверстие с крышкой. Сама Роза садилась впереди на бочку и ехала к колодцу, находившемуся у въезда в наше село. Колодец был очень глубокий. Вода доставалась большим деревянным ведром, закрепленным на длинной цепи, и выливалась в бочку. В бригаде вода переливалась в маленькие бочонки и вёдра — для питья и приготовления пищи. Остаток выливался в большое корыто в конюшне — для лошадей.

Лошадь распрягалась и отводилась в конюшню. После обеда предпринималась еще одна поездка к колодцу. По-моему, Роза до конца августа выполняла эту работу, затем я переняла её на месяц. Очень тяжело было наполнять бочку водой. И мне жаль было Розу, которая и в следующем году должна была выполнять эту работу.