Немного грусти в похмельном менте

Где-то через полчаса, отодвигая пустой стакан, Юрий Страхов посмотрел на Витю печальным взглядом и сказал:

— Вот ведь как жизнь складывается…

— И не говори… — согласившись с ним, качнул головой Лобов.

— А ведь я, Витя, летчиком в детстве мечтал стать.

— Иди ты?

— Ага, — кивнул Страхов, — Истребителем.

— Вот ведь как… — тяжело вздохнул Лобов.

— А еще лучше — пилотом гражданской авиации. Дальнего следования. Чтобы… так это… представляешь, летишь себе над облаками, а потом — раз! — нырнул вниз, приземлился, спускаешься по трапу на бетон летного поля, а вокруг уже Париж… А?!

— Нет, — Лобов отрицательно помотал головой.

— Чего нет? — не понял Страхов.

— Ничего нет. Никакой заграницы. А Парижа тем более.

— Это в каком смысле?

— В самом прямом. Нет его на свете, и шабаш. Волны Атлантического океана омывает стены Брестской крепости.

— А как же… люди говорят, что есть…

— Кто? — угрюмо посмотрел на товарища Лобов. — Кто говорит?

— Ну… те, кто там был.

— А кто там был? Эти, которые богатые?

— Ну да, — кивнул Страхов. — Они… в основном. А что?

— А как они богатыми стали? Вот мы с тобой не стали, а они стали. И как? Думаешь, честным путем?

— Это вряд ли, — согласился Страхов.

— Ну и вот. Врут они все. Всем врут. И про все. И про заграницу тоже.

— А зачем?

— А для того, чтобы все им завидовали. Сговорились между собой, — катнул Витя желваками, — и врут. Париж, Америка… Вот мы там с тобой никогда не были, а они якобы были. Вот теперь и завидуйте, дескать, им. А на самом деле нигде они не были, — Витя саданул кулаком по столу. — Все врут, гады!

— А как же… по телевизору показывают? В новостях.

— В павильоне это все снято. На Мосфильме. Понастроили декораций разных и снимают. А потом тебе же по телевизору и показывают. А ты им веришь.

— А президенты их разные? Они же по-иностранному говорят. А диктор потом все это переводит.

— Что у нас, артистов мало? Ты понимаешь, что они говорят?

— Нет, — честно признался Страхов. — Ни хера не понимаю… Только когда диктор.

— Вот то-то и оно. Артисты это наши. Мелют языком тарабарщину всякую, а диктор потом делает вид, что переводит.

— А маши дипломаты? Вот тут недавно один из Италии вернулся, — склонил голову к плечу уже ни в чем не уверенный Страхов. — Как он говорит…

— Тоже вранье! — раздувал ноздри зарапортовавшийся Лобов. — Говорит, что из Италии, а сам в Барвихе все это время отсиживался. Или на Черном море.

— Черное море есть, — вздохнул Страхов. — Я там был. Однажды. Только давно.

— Во-от… Видел там дачи с… такими вот заборами? Вот там они и отсиживаются. А потом говорят: «Я вот тут из Ита-алии вернулся…» Врет все, сука.

— А зачем?

— Ну как… во-первых, чтобы народ им налоги платил, якобы они там, во всяких заграницах, за мир борются, а они бы на эти бабки жили припеваючи. А во-вторых… во-вторых — еще и богатые им за это вранье приплачивают. Чтобы они их не разоблачили.

— Вот ведь как…

— А ты как думал? Круговая порука.

— Да, наверное, — обреченно согласился с товарищем Страхов. — Я, в принципе, догадывался…

— А что же это мы с тобой лучок-то немытый едим? — запоздало спохватился Лобов. — Давай-ка, я его сейчас сполосну.

Он завинтил на канистре с самогоном крышку, спрятал ее под стол (мало ли кто заглянет?), убрал в карман складной стаканчик и, сграбастав со стола остатки зеленого лука, пошел ополоснуть его под краном в туалете. Страхов остался в кабинете один. —

Пребывая в грустной задумчивости, он курил дешевую сигарету и стряхивал пепел в стоящую на столе пустую консервную банку.

* * *

Дверь кабинета открылась.

В нее заглянул молоденький щуплый субъект с прыщиками на лбу и черной папкой из кожзаменителя под мышкой. Одет субъект был в синие брюки и коричневый пиджак поверх джемпера.

Он окинул взглядом скорбную фигуру Страхова, особо задержал свое внимание на набухающей у того на лбу лиловой шишке и спросил:

— А старший лейтенант Моргулис где?

— Там, — Страхов сделал неопределенный жест рукой. — Скоро подойдет. Скорее всего…

— Ага, — субъект вошел в кабинет, уселся за стол напротив Страхова, раскрыл свою папку и, вынув из нее стопку листов чистой бумаги, положил ее перед собой.

— Так, — вынул он из наружного кармана пиджака дешевую шариковую ручку. — Фамилия?

— Чья? — не понял Страхов.

— Ну не моя же… — осклабился субъект.

— Моя, что ли?

— Ну вот… Догадался, наконец.

— Моя фамилия Страхов.

— Ага, — субъект заскользил ручкой по листу бумаги. — Страхов… Ну что ж, так и запишем.

— Пиши, — пожал плечами Страхов.

— Что еще о себе можем сказать?

— Видишь ли… — Юрий загасил в консервной банке окурок. — Вообще-то в душе я летчик. Пилот гражданской авиации. Дальнего следования. Первого класса.

— Ага, — субъект скривился в саркастической ухмылке. — Ну что ж… и это запишем.

— Давай, — зевнул Страхов. — А еще запиши, что Витька ошибается. Есть все-таки на свете город Париж. Наверное. Только вот… уж больно он далеко отсюда. Записал?

В кабинет, держа в руке пучок свежевымытого зеленого лука, вернулся Лобов.

Застав картину допроса своего товарища по оперативной работе каким-то совершенно неизвестным ему прыщавым «перцем», он оторопело застыл в дверях.