— Что если… — я закрыл глаза. — Что если бы я хотел, чтобы он остался? Попросить его остаться здесь со мной и дать нам шанс? Ему придётся отказаться от жизни в Коннектикуте, а это кажется чертовски эгоистичным, но… полагаю, я эгоист. Я не могу представить своей жизни без него теперь, когда он здесь. И не хочу, — опустив голову на руки, я сказал: — Здесь тебе придётся мне помочь. Я не… не знаю, как сказать ему что-то из этого. И стоит ли.
— Ты только что это сделал, — произнёс за моей спиной Джексон.
Я подскочил со скамейки и развернулся в мгновение ока. С босыми ногами и в той же одежде, в которой спал, Джексон стоял всего в нескольких шагах.
— Как много ты слышал? — спросил я.
— Достаточно.
Моё сердце хаотично колотилось в груди. Не так всё должно было пойти. Я не был готов, чтобы Джексон узнал о моём глубочайшем страхе — что он оттолкнёт меня в сторону, будто я ничего не значу.
— Может, ты развернёшься, пойдёшь обратно в дом и притворишься, что не слышал, — сказал я, наполовину шутя, наполовину пребывая в ужасе.
— Ну и зачем мне это делать, — сказал он, делая шаг вперёд, — когда я так долго ждал, чтобы ты, наконец, открылся мне? — затем он посмотрел мимо меня на бабушкину могилу. — Ну, не намеренно мне, так что это хорошо, что я тебя поймал.
— Подслушивать не вежливо.
— Плевать, — он обошёл скамейку и встал передо мной. — Скажи мне.
— Сказать тебе…?
— Всё то, что сказал бабушке, что слишком боялся сказать мне. Я хочу, чтобы при этом ты смотрел мне в глаза.
Моё горло сжалось от мысли, что нужно смотреть на Джексона, пока буду изливать чувства. Одно дело быть честным с кем-то, кто не мог ответить; совсем другое — нырять в свои страхи с головой. Боже, когда я стал кем-то, кто осторожничает при сложностях? Просто скажи это, чёрт побери.
— Лукас, я понимаю, каково бояться открыться снова, — сказал он. — Когда обжигаешься так много раз, как ты, не хочется рисковать и играть с огнём. Поверь мне, я понимаю. Но мы никогда ни к чему не придём, если ты не поговоришь со мной.
— Как мы вообще должны к чему-то прийти? Всё это временно. Мимолётно. Ты теперь вернёшься в Коннектикут в любую минуту, а я по-прежнему буду здесь, и мы будем в разных мирах. Снова. Так что, пожалуйста, скажи мне, что хорошего тебе принесёт знание о моих чувствах. Это ничего не изменит.
— Это всё меняет, — взгляд Джексона проникал в меня насквозь. — Разве тебе не нужно ни о чём меня попросить? О чём ты говорил бабушке?
— Я скажу тебе ещё раз: подслушивать не вежливо.
— Может быть. Но это единственный способ вытащить из тебя правду. Я не умею читать мысли, и ты послал несколько противоречивых сигналов, так что если ты чего-то хочешь, мне нужно, чтобы ты просто признался, Лукас, — сказал он, слегка проводя пальцами по моей руке, оставляя по пути мурашки. — Попроси меня.
Когда ладонь Джексона добралась до моей, он переплёл наши пальцы, давая мне необходимую уверенность. Чтобы довериться. Чтобы кого-то впустить. Нет, не просто кого-то — его.
— Останься, — прошептал я. — Останься здесь. Со мной. Будь со мной… хотя бы попробуй.
— Зачем?
— Потому что я эгоистичный ублюдок, и ты мне нужен.
Джексон улыбнулся.
— Это хорошая причина. Что-нибудь ещё?
— Чёрт возьми, Джексон, ты знаешь, что я чертовски схожу по тебе с ума, и единственная причина, по которой я соберусь и покажу свой зад, — это то, что я люблю тебя. Вот. Ладно? Я люблю тебя. Я любил тебя даже в той уродской школьной форме, я любил тебя, когда думал, что ты меня ненавидишь, и я по-прежнему люблю тебя, хоть ты заставил меня сказать это уже двадцать раз. Теперь ты останешься?
Глаза Джексона весело блестели, и его улыбка, такая огромная, белоснежная улыбка, сияла только для меня.
— Раз уж ты так мило попросил…
— Если скажешь «нет», мне уже придётся тебя заставить. Выбирай с умом.
— Я люблю тебя, Лукас Салливан. Ты это знаешь?
От этих слов из уст Джексона моё сердце разрослось в груди, но наряду с этим пришёл страх. Я всё равно ждал части с «но», ждал бомбы, и зажмурился, чтобы не пришлось смотреть ему в лицо, когда это произойдёт.
— Что ты делаешь? — спросил он.
— Пожалуйста… не говори, что любишь меня, если уедешь. Если ты серьёзно, то, пожалуйста, люби меня достаточно, чтобы не говорить это, если просто всё равно завтра уедешь.
— Лукас. Лукас, открой глаза, — сказал он, поднимая мой подбородок. — Я действительно люблю тебя. И ничто не заставит меня снова уйти от тебя. Не в этот раз.
Моя улыбка стала такой большой, что я чувствовал, как моё лицо практически раскалывается пополам.
— В таком случае, надеюсь, ты знаешь, во что влип, Дэвенпорт. Ты теперь застрял со мной.
— Обещаешь?
— Обещаю.
— Но, Лукас, — лицо Джексона стало серьёзным. — Что случилось прошлой ночью? Никогда больше так не делай.
— Какую часть?
— Все. Ты сбежал, не говорил со мной, неразумно злился, позволил какому-то козлу тебя трогать…
— Хорошо, хорошо, я понял.
— Уверен? Я могу продолжить.
— Не нужно. Я уже знаю, какой я дурак.
— Может быть, но ты мой дурак.
— Думаю, с этим я могу жить.
С дерева раздался громкий щебет, и я отстранился от Джексона, смеясь.
— Бабушка одобряет.