Если уж выбирать из двух зол, то для платья однозначно предпочтительнее речная грязь, нежели подпалины от неуправляемого огня. Это не отменяло необходимости визита в прачечную, но несколько примиряло с суровой реальностью.
— О! — спохватилась Хемайон и метнулась к письменному столу. — Пока тебя не было, заходила миз Вергиди и оставила несколько писем на твое имя. Вот.
Я одернула ночнушку и нервно выпрямилась, будто отчим мог видеть меня прямо сквозь бумагу, но первым, что бросилось мне в глаза, была восковая печать с гербом «Серебряного колокольчика».
И размашистая надпись «Аэлле Д.» с длинным витиеватым хвостиком, который Аглея неизменно пририсовывала заглавным буквам, несмотря на все старания учительницы каллиграфии сделать ее почерк более разборчивым.
Мои школьные подруги всё-таки решили поддерживать связь.
Все мы умели составлять письма, как подобает леди: с правильным обращением к адресату, парой строк о погоде и положении дел, обязательными вопросами о здоровье и настроении. Все мы знали, что подписываться одним только именем — недопустимо; все мы держали в голове с десяток вариантов, как выдержать вежливо-нейтральный тон и вместе с тем не показаться холодной и безразличной…
Все мы этим, конечно же, не пользовались.
«А нам запретили о тебе говорить, представляешь?! Даже слезная просьба отточить навыки эпистолярного жанра не помогла!» — праведно возмущалась Кибела. «Сапфо придумала, как переслать письма через городскую почту, минуя школьную, и мы чуть не попались! — вторила ей Аглея. — Хорошо, что Кибела догадалась взять с собой ещё и поддельное письмо своему нареченному, которое якобы хотела отправить втайне от чужих глаз. За него тоже влетело, конечно, но не страшно, зато остальные письма мы всё-таки отправили!»
«Без тебя все не то, — печально признавалась Сапфо. — Ты же будешь нас навещать? Девочки собирались погостить в поместье моего отца после выпуска. Ты не присоединишься на каникулах?..»
Это предложение — не только вести переписку, но и появляться на людях вместе — взбодрило меня куда лучше холодной воды. Я ещё не знала как, но твердо решила, что предоставленным шансом воспользуюсь всенепременно. Только и нужно, что извернуться и сдать конмаг до каникул, чтобы мне дозволили покидать Эджин! Да, пока что я, мягко говоря, не блистала, но…
Я и в «Колокольчике» поначалу была отнюдь не звездой курса. Отчим предпочитал держать меня подальше от науки, искренне считая, что учёность только портит юных девиц — а я и так, на его вкус, была слишком хитрой и изворотливой…
Потому читать, писать и рисовать меня учила мама. От которой я, вероятно, столь неудобные для падчерицы качества и унаследовала. Мама была мною довольна — скорее всего, просто потому, что любила, как и всех своих детей, не делая разницы между мной и рожденными в браке братьями. Я полагала себя способной ученицей и тоже была собой вполне довольна, пока строгие требования «Серебряного колокольчика» не спустили меня с небес на землю.
Отчим тогда вспоминал поговорку про большую рыбку в маленьком пруду и, кажется, тихо злорадствовал. Но я как-то выплыла, обзавелась подругами — и ближе к концу обучения уже держалась среди крепких середнячков, не рискуя выделяться ни в худшую, ни в лучшую сторону. Большой пруд оказался не так страшен, как его малевали.
Так с чего опускать руки и бесплодно злиться сейчас, когда мне подобрали водоем ещё чуточку больше? Справилась тогда — разберусь и теперь. Просто какое-то время нельзя будет расслабляться и позволять себе плыть по течению — зато потом, возможно, удастся развернуть это течение так, как нужно мне самой…
Мысленно я уже составила план занятий, чтобы наверстать упущенное в естественных науках и разобраться в медитациях, и письмо с гербом Оморфиас открывала все в том же приподнятом настроении.
Писала мама, и первая же строка заставила меня насторожиться и замереть, недоверчиво подставив бумагу под кружок света от ученической лампы.
«Дорогая Аэлла,
надеюсь, это письмо застанет тебя в добром здравии…»
Тон был столь правилен и официален, что я немедленно заподозрила неладное. Прекрасная виконтесса Оморфиа никогда не придерживалась строгих правил письменного этикета, поскольку с чисто аристократической небрежностью полагала, что правила созданы для тех, кто не впитал их с молоком матери, а был вынужден учиться.
Так мама писала, когда кто-то стоял у нее над душой. Я небезосновательно подозревала, что давить на виконтессу в ее собственном доме мог разве что виконт.
«Наш добрый господин был весьма расстроен, получив известие о твоём вынужденном отъезде из школы. Он опасается, что слухи распространятся быстрее пожара, и потому посчитал необходимым позаботиться о твоей репутации.
Ты ведь знакома с сэром Хадзисом?..»