А вокруг летней эльфийки будто постоянно царил июньский полдень. Даже ночная прохлада перестала меня донимать — на колдовской поляне было ощутимо теплее; от каждого движения невозможной женщины в ведьмином круге поднимался лёгкий ветерок, сухой и жаркий, как в пустыне, и я быстро перестала жалеть, что ускользнула из Эджина прямо в тонком бальном платье. Сейчас оно было как нельзя кстати.
Дана смотрела на меня с неприкрытым любопытством. Фасулаки представил меня в той же манере, что и ее саму, не назвав ничего, кроме имени, но эльфийка, казалось, услышала и поняла гораздо больше произнесенного вслух.
— Аэлла, — негромко повторила она и по-птичьи склонила голову набок, словно под углом я смотрелась как-то иначе и это тоже следовало внимательно исследовать. От звука ее голоса — сухого и надтреснутого, совершенно не вяжущегося с юной и ослепительно прекрасной внешностью, я вздрогнула и в очередной раз покрылась мурашками. — Значит, это ради твоего расположения мой мальчик так рискует?
Я хлопнула ресницами — подозреваю, вид у меня при этом был такой глупый и недоумевающий, что ради моего расположения рисковать точно никто бы не стал. Особенно «ее мальчик».
Потом я всё-таки сообразила, о ком это она, и повернулась к Фасулаки.
А он одарил меня такой же по-детски непосредственной улыбкой, как и Дана мгновением ранее, и развел руками.
Конечно. Если кто-то в армии узнает, что Фасулаки якшается с эльфами, о меценатской поддержке и светлом будущем точно придется забыть. Если уж высшие чины настолько обеспокоены сохранностью военной тайны, что не побоялись перепроверить родословную графа Аманатидиса, прежде чем допустить меня к работе, то что уж говорить о простолюдине, пусть бы и с мощным даром и парой-тройкой гениальных идей?..
А он взял и привел меня прямиком к эльфийке, которая называет его своим мальчиком. Позволил мне знать об этом. Вот так просто?
— Кажется, я окончательно перестала что-либо понимать, — обескураженно призналась я.
Фасулаки выразительно приподнял брови, но вместо внятных объяснений предпочел отвлеченную тему:
— Я ведь уже рассказывал, что произошло, когда проснулся мой дар?
— О да, — неодобрительно отозвалась я. — Ваш рассказ произвел на меня неизгладимое впечатление.
А здесь, под сенью вызолоченного леса, под прозрачным лунным светом, история о счастливом воссоединении Фасулаки с его даром (и женской баней) казалась даже ещё более неуместной, чем в университете в первые дни знакомства. Но Димитрис будто бы и не замечал мое нежелание возвращаться к этой теме.
— После обрушения стены я запаниковал, — откровенно признался он и снял с себя куртку, чтобы расстелить ее на траве. В глаза мне он больше не смотрел. — Шестнадцать лет — не самый уравновешенный и спокойный возраст. Я не хотел брать на себя ответственность за разрушения, поскольку в деревне и так был не на лучшем счету, и сбежал в надежде переждать переполох и вернуться наутро. На тот момент я ещё не знал, что спать в тимьяновых зарослях — не лучшая идея.
Дана усмехнулась — хищно, остро. А я, наконец, опознала бледно-лиловые соцветия, которые преподнес мне Фасулаки.
— Значит, тимьян и в самом деле служит пропуском в Мир-под-Холмами? — не удержалась я.
— Односторонним, — не стал тешить меня иллюзиями Фасулаки. — Вы сможете уйти, только если не ступите в ведьмин круг. Или если его хозяйка отпустит.
— Я не отпустила, — охотно просветила Дана. — Дим прожил в моем доме семь лет, прежде чем… — она помрачнела и бессознательным жестом прикрыла рукой живот.
Я уже в достаточной мере запуталась, чтобы держать все предположения при себе. Фасулаки выглядел самым обычным студентом — не старше сокурсников. А беременность Даны, учитывая свободу эльфийских нравов, вообще могла объясняться как угодно…
Теперь уже я не смотрела в глаза Фасулаки, потому что из всех возможных вариантов первым делом подумала о том, который не делал ему чести, и никак не могла избавиться от беспричинной глухой досады.
— Супруг Даны погиб в стычке с зимними эльфами, — безо всякой деликатности сказал Фасулаки и приглашающим жестом указал мне на расстеленную куртку. — Дана сумела оправиться от разрыва тхеси только потому, что была беременна и ощущала ребенка как продолжение мужа.
— Примите мои соболезнования, — произнесла я с неожиданным для себя самой сочувствием.
Дана искоса взглянула на меня, не убирая ладони с живота, и молча кивнула.
— Ей нужно было чем-то жить, — продолжил Фасулаки, по-простому усевшись прямо на землю рядом со мной. — Я предложил вырастить огромный сад под ее холмом и поддерживать его в обмен на возможность возвращаться к людям, когда захочу. В Мире-под-Холмами неважно с плодовыми деревьями, потому как летние эльфы непроизвольно устраивают вокруг себя выжженную пустыню, а зимние — вечную мерзлоту. Нормальные условия для растений возможны только на стыке их территорий… или же в огороженном саду, созданном человеческой магией. Сейчас Дана могла бы быть одной из самых выгодных партий среди летних эльфов, если бы не одно «но».