Немного ненависти

– Это было очень хорошо проделано, ваше высочество. – В безволосых бровях наставника Пайка угадывался едва заметный намек на удивление, и кто мог его винить? Орсо прилежно воспитывал в окружающих низкие ожидания на протяжении последних десяти лет. – Просто мастерски проделано.

– Должен сознаться, мне ощутимо помогли. – Орсо выудил листок с требованиями из внутреннего кармана. – А именно женщина с лицом, похожим на мотыгу.

Недоуменно моргая, Пайк уставился на несколько аккуратных абзацев, аккуратно расписывавших по пунктам всю переговорную стратегию Орсо.

– Должно быть, она и есть агент архилектора внутри города.

– Я не вижу другого объяснения. По всей видимости, ей удалось завоевать себе позицию некоторого доверия среди ломателей.

– Да, впечатляет. – Пайк нахмурился в сторону выхода. – Теперь очень многое зависит от точности ее оценки.

– Вы совершенно правы, наставник.

Орсо ощутил укол беспокойства при мысли о Савин. Она там одна, в городе. Среди заложников? Среди трупов? Он скривился. Позади глаз накапливалась тяжесть, грозящая перейти в дьявольскую мигрень.

Возможно, было все же не так уж рано для того, чтобы выпить.

Кто держит вожжи

Нос Рикке щипал предрассветный морозец, дыхание раненых вырывалось из их ртов клубящимися облачками.

Сколько их тут, выложенных на этой лужайке? Может быть, сотня. Может быть, больше. Среди них двигались сгорбленные, залитые кровью целительницы, зашивая, бинтуя, вправляя, раздавая пищу и воду, а также все утешение, какое могли предоставить. Его было не много.

Над лужайкой висел тихий гул, словно над каким-нибудь цветущим кустом, который пчелы никак не могут оставить в покое, только здесь он состоял из бормотания, всхлипов, стонов и выкриков. Страдание, собранное в хор. В целом впечатление было довольно угнетающее. Рикке поежилась и свободной рукой потуже обернула мех вокруг своей шеи.

– Я сказала, держи повыше.

– Прости.

Ее плечо заныло от усилия, когда она снова подняла факел так, чтобы Изерн могла видеть то, что делает. Высунув язык через дыру в зубах, та зашивала красную дыру в плече какого-то парнишки. Он лежал, закусив зубами палку и плотно закрыв глаза, на его румяных щеках блестели полоски слез.

– Никогда не представляла себе тебя в роли целительницы, – заметила Рикке, вздрагивая, когда Изерн принялась промакивать тряпкой натекшую в рану кровь.

– Вот как?

– Думала, у тебя недостаточно мягкости.

– Мягкости? Ха! Если ты ранен, последнее, что тебе нужно, это мягкая целительница. – Изерн снова воткнула иглу в плечо мальчика, заставив его дернуться и забулькать. – Если ты ранен, мягкая целительница может оказаться последним, что ты увидишь в жизни. Великий целитель должен быть жестче и безжалостнее, чем великий воин. Он берет на себя гораздо более тяжелую работу за гораздо меньшее вознаграждение.

Одна из целительниц согласно хмыкнула через небольшой нож, который она держала зажатым в зубах. Изерн со значением взглянула на Рикке из-под нахмуренных бровей:

– Великий целитель, как и великий вождь, должен сделать свое сердце каменным.

Парень, которого зашивала Изерн, вытащил изо рта покрытую пеной деревяшку.

– Во имя мертвых, не отвлекай ее!

– Не бойся, паренек, я могу работать над тобой и разговаривать одновременно.

И Изерн выхватила палку из его руки, сунула ее обратно между его челюстей и продолжила свое дело.

Рикке округлившимися глазами оглядела стенающую лужайку:

– Так много раненых!

– И это еще те, что получше выглядят. Кого еще можно поднять на ноги.

– Не пойму, зачем они продолжают этим заниматься?

– В смысле, войной?

– Да. Войной.

– Может, они бы и не стали, если бы все Названные пришли сюда, чтобы их ткнули носом в то, что выросло из того, что они посеяли. Но ведь они сюда не приходят, верно? Здесь, видишь ли, не очень-то приятное местечко. Не особенно много сверкающего металла, не считая тех кусков, которые мы вытаскиваем из умирающих. Это ведь женская работа, целительство, так?

В случае самой Изерн это звучало немного лицемерно – Рикке видела, как она убила по меньшей мере пятерых человек этим своим копьем, – но в общем и целом с ее словами трудно было не согласиться.

– Они ломают, мы собираем, – пробормотала Рикке.

Изерн покачала головой, сжав губы в жесткую линию и ловко орудуя своей иглой:

– Сколько сил нужно, чтобы создать человека, а песни поют об убийцах. Когда ты в последний раз слышала, чтобы мужчина пел о женщине? Не считая песен, которые они поют о мамочке, когда Великий Уравнитель кладет на них свою ладонь.

– Без сомнений, этот мир мог бы быть лучше во многих отношениях, – проговорила Рикке, выпуская со вздохом облачко пара.

– Вот спасибо сердечное, ты просто открыла мне глаза! – отозвалась Изерн, окидывая ее насмешливым взглядом. – Однако, если я чему-то и выучилась за эти тридцать шесть зим, так это тому, что мир не меняется сам. Если хочешь, чтобы рана зажила, готовься зашивать.

Среди всего этого страдания Рикке чувствовала себя еще более беспомощной, чем когда-либо.

– Что я могу сделать?