Немного ненависти

– Черт!.. – прошептал Сарлби, прижав ко рту тыльную сторону ладони.

Мальчик не двигался. И не дышал. Учитывая, насколько он обгорел, может быть, оно было и к лучшему. В воздухе пахло жареным мясом – словно утренний бекон на сковородке.

– Что теперь? – прокричал Броуд. – Что теперь делать?

– А что тут сделаешь. – Малмер глянул вниз, двигая заросшей седой щетиной челюстью. – Он мертв.

– Спекся, – прошептал Сарлби. – Спекся заживо… мать-перемать…

– Я думал, ты сказал «западная сторона»…

Обернувшись, Броуд увидел старика-трубочиста. Рядом с ним стоял тот малыш, глядя во все глаза.

– Я думал, ты сказал…

Его голос оборвался бульканьем: Броуд схватил его за ворот и поднял в воздух, с размаху прижав к разрушенному печному щиту. Он беспомощно цеплялся за кулаки Броуда, пытаясь их разжать – жилистые напряженные пальцы поверх татуировок на костяшках.

– Я не знал… – Его лицо было мокрым от слез, от дыхания тошнотворно несло спиртом и гнилью. – Я не знал…

– Хватит, – услышал Броуд чей-то голос. Низкий голос, мягкий, успокаивающий. – Полегче, здоровяк. Отпусти его.

Броуд был словно взведенный арбалет, натянутый чересчур туго: столько напряжения звенело в его теле, что было проще спустить тетиву, чем ослабить ее. Ему потребовалось сделать над собой мощное усилие, чтобы не переломить трубочисту хребет об эту печь. Чтобы разжать руки, отпустить засаленную куртку старика, шагнуть прочь от него, позволив ему соскользнуть на пол рядом с котлом, где он уселся, дрожа и шумно всхлипывая.

Малмер похлопал Броуда по груди:

– Ну вот. Так-то лучше. Насилием ничего не добьешься.

…Ни сейчас, ни когда-либо еще. Он знал это. Знал это уже многие годы. Но то, что он знал, редко имело что-либо общее с тем, что он делал.

Броуд снова перевел взгляд на мальчика: пестрое тело, лежащее на скамье, черное с красным… Заставил себя разжать ноющие кулаки. Стащил с лица грязные стекляшки и какое-то время стоял, тяжело дыша.

Он посмотрел на Сарлби и Малмера: два расплывчатых пятна в свете ламп.

– Ладно… Где проходят эти ваши встречи?

Сюрпризы

Рикке шлепнулась на стул, но не рассчитала расстояние и села так жестко, что прикусила язык и сильно отбила себе задницу. К счастью, Изерн, выбросив руку, успела придержать ее стул прежде, чем он опрокинулся назад.

– Ты пьяна, – заметила горянка.

– Да, пьяна! – горделиво отозвалась Рикке.

Помимо этого она сделала еще несколько затяжек из трубки, так что теперь все вокруг окутывало приятное мерцание. Лица, залитые светом свечей, были сияющими, расплывчатыми и счастливыми.

– Ты надралась в дупель, – сказала Изерн. – Однако люди прощают тебе это, поскольку ты молода, глупа и, как ни странно, привлекательна.

– Да, пр-ривлекательна!

Рикке снова приложилась к кружке, но глоток на полпути встретился с полуотрыжкой-полутошнотой, поднимавшейся навстречу, так что она едва не задохнулась и раскашлялась, забрызгав элем все вокруг. Если бы она не была настолько пьяна, это выглядело бы ужасно непристойно, но сейчас она просто рассмеялась.

– И если я пьяна, то что ж? У нас тож-рество или нет?

Изерн медленно подняла к ней взгляд над краем своей кружки.

– Это называется «торжество».

– А я так и говорю. Тож-ржрество!

Проклятое слово! Она никак не могла заставить онемевшие губы выговорить его. В зале – точнее, в амбаре, поскольку им пришлось использовать то, что имелось под рукой – постепенно воцарялась тишина. Отец Рикке собирался произнести речь.

– Чш-ш-ш! – зашипела Рикке. – Чш-шшш-ш!

– Я ничего не говорила, – заметила Изерн.

– Чш-ш-шш, я тебе говорю!

Ее надтреснутый голос прозвенел по всему притихшему амбару, и ее отец в тишине откашлялся. Взгляды всех собравшихся обратились к Рикке, и ее лицо запылало. Она поглубже втиснулась в свое сиденье и украдкой еще разок отхлебнула из кружки.

– Может быть, Кальдер со Скейлом и их ублюдками и заставляют нас отступать! – провозгласил отец Рикке. – До поры до времени!

– Мы еще вернемся к этим подонкам! – проревел кто-то.

Остальные тоже не упустили возможности, принявшись осыпать врага разнообразными оскорблениями. Рикке скривила губы и сплюнула на солому.

– Может быть, мой сад и втоптали в грязь!

– Там все равно ничего не росло, кроме колючек! – крикнул кто-то из задних рядов.

– Может быть, я и произношу эту речь в чьем-то ветхом амбаре, а не в собственном замке в Уфрисе!

– В твоем замке воняло псиной! – раздался другой голос.

В толпе послышались смешки, в основном среди Названных – их было здесь больше сотни, втиснутых вокруг столов, сделанных из старых дверей. Отец Рикке, впрочем, оставался серьезным, и они вскоре заткнулись.

– За свою жизнь я потерял немало всего, – продолжал он. – Что-то потерял, что-то у меня отняли. Много хорошего народа вернулось в грязь за эти последние недели. Много пустых мест осталось теперь здесь, среди нас, где должны были сидеть наши друзья. Эти пустые места никогда не заполнить!

Он поднял свою кружку, и все последовали его примеру. Амбар наполнился угрюмым бормотанием.

– За мертвых! – хрипло произнес Трясучка.