Немного ночи (сборник)

Ее лицо сразу поскучнело и даже, вроде бы, струи дыма на руках поблекли. Неловким смазанным движением она кивнула мне и тихо сказала:

– Посиди тут. Если я не очень устану за сегодня, то ладно.

Я просидел за стойкой четыре часа. Глядя в стакан пива, которое не пил. В помещении за моей спиной курили, шумели, иногда принимались плясать. Я не оборачивался, но мне казалось, что я все равно вижу это. Каждое их пьяное па или взмах руки, каждый огонек сигареты. В дальнем углу, видел я, сидел кто-то молодой, в длинной серой юбке и с длинными русыми волосами. И смотрел в мою сторону. И тоже не пил.

Бар постепенно пустел. Барменша отрицательно покачала мне головой. В ее жесте была почему-то обида, какая-то претензия ко мне, которую она обдумывала все эти часы.

Справа от меня сел охранник, а слева – девушка с длинными волосами и в серой юбке.

– Извините, вы не видите, как называются вон те сигареты? – спросила меня девушка, – И показала пальцем в самый дальний угол самой верхней полки.

Я посмотрел туда и не увидел сигарет, потому что вообще плохо вижу. Посмотрел на девушку, и понял, что она прекрасно видит.

– Не вижу, – сказал я.

– Бар закрывается, – сказал охранник.

– Я жду ее. – я кивнул в сторону барменши, которая вышла из-за стойки и что-то поправляла на столиках.

– Вы друзья? – спросил охранник.

– Да, – сказал я, а сам краем глаза смотрел, как девушка в сером еще какое-то время сидит неподвижно, а потом слезает с высокой барной табуретки и уходит.

Это была очень хорошая девушка. Из приличной семьи. Умная и скромная. Ей хотелось любви и ласки – тихо и просто.

– Давно знакомы? – спросил охранник, тоже кивнув в сторону барменши.

– Четыре часа. – сказал я.

– Правила одинаковые для всех, – сказал он.

– Да, – согласился я, встал и ушел к себе в номер.

Утром, часов в шесть, я вышел на террасу перед санаторием. Она была широкая, полукруглая, выложенная шестиугольными бетонными плитами. Над гигантской впадиной кратера висел утренний холод, проткнутый горячими солнечными лучами под острым углом. Я сидел на скамейке. Я вспомнил, что в книге американского писателя Кастанеды написано, как надо смотреть на местность, чтобы узнать хорошая она или плохая. Главное, не глядеть ни на что конкретно и ни о чем не думать. И если это удается, то хорошие места будут светиться зеленым, а плохие – красным. Я сделал скучное лицо и постарался избавиться от мыслей. Перед моим взором вдруг из воздуха, как струя стеклянного дыма, сложилось прозрачно-голубоватое кольцо. Я потряс головой и снова посмотрел перед собой. Кольцо исчезло. Вся местность от кратерной стены до города в пологой выемке светилась мутно-багровым туманом по-над самой землей. Кровавая муть покрывала бетонные соты террасы и доходила мне до щиколоток.

Я встал и пошел на автобусную станцию за билетом.

Когда автобус выворачивал на серпантин бетонки, ведущей из кратера, за моей спиной шептались:

– Гляди-ка, это же наш сосед из-за двери. Он же всего неделю здесь. Раньше времени уезжает. Программист, наверное.

Ветер ада

Все это как-то связано с метро… Там все время дует ветер. То ли климат-система так мощно работает, то ли просто сквозняк. Один мой знакомый называет московское метро адом. Так прямо и говорит: «Я спустился в ад». Это значит, что он поехал на метро. А я думаю, что если в аду все время дует ветер, то это делает существование в нем вполне сносным и может быть даже радостным. Потому что для меня ветер – он всегда свежий. Ветер бывает злой, резкий, холодный, обжигающий, задирающий юбки и рвущий одежду, но мертвого, тухлого, постыдного ветра не бывает.

«Ada-Adora» – написала ты мне на билетике метрополитена. И свой телефон. Долго у меня был этот билетик. Наверное, годы. Я не звонил по этому телефону, оставил его только на билетике. Потом выбросил билетик – когда узнал, что ты выбросила свой мобильник в окно машины, чтобы не звонить мне.

Именно в метро я принял это решение – приехать к тебе. Я не знаю, как ты относишься к собственным обещаниям. Твое дело. Поэтому, как бы ты ни поступала, мне не за что на тебя обижаться. Мы сидели не помню на какой станции, на деревянной скамейке, ты плакала, просила приехать, а я решил, что да – приеду к тебе. Я стараюсь всегда выполнять свои решения, потому что иначе получится, что я предаю себя. Пойми, после того, как я дал тебе обещание и принял решение приехать, я уже был в долгу перед самим собой. И только перед собой. Я знал, что за годы, которые пройдут, ты передумаешь, и сама мысль о моем возможном приезде будет пугать тебя или вызовет недоумение. И когда ты написала мне, что не хочешь меня видеть, это стало для меня не обидой, а условием.

Мне повезло с самолетом. Так бы я, конечно, не наскреб денег на билет. Но мне оплатили – для поездки на этот писательский форум. Целую неделю в подмосковном пансионате я думал, что все это напыщенное мероприятие – лишь повод для движения к тебе. Шанс увидеть тебя. В последний раз. Ясно ведь было, что это будет в последний раз. Одна и последняя встреча. От которой ты заведомо отказалась.