Немного ночи (сборник)

С одной из улиц поселка вышел маленький серый человечек с большим мешком за плечами, и тяжелыми шагами направился к остановке.

П. был против. Ему хотелось в теплую контору. Я тоже не получал удовольствия от дождя, но слишком уж очевидной была ситуация. Мы просто подождали у остановочной скамейки. Человечек заметил нас, но доковылял, скинул на землю мешок и деревянным от усталости движением опустился на сырое сиденье. На вид ему было лет сорок: отекшее серое лицо, сальные нечесаные волосы, грязная брезентовая куртка и штаны не по размеру. Бомж при всем желании не может походить на садовода.

– Покажите вашу членскую книжку, – сказал ему П.

Бомж поднял к нам лицо. Сквозь опухшие веки блестели, как жеваная бумага, глаза.

– У меня ее нет, – ответил он тонким кашляющим голосом, – Она у бабушки.

– А где бабушка? – спросил П.

– Она сейчас придет, – объяснил человечек, – Мы вместе ягоду собирали. Она медленно ходит.

– Мы подождем, – сказали мы.

Двадцать минут прошло в тишине. Холодная морось падала на дорогу и на нас. Бомж сидел неподвижно, глаза вниз. Проехал пустой автобус.

– Что же бабушка не идет? – спросили мы.

– Я тоже беспокоюсь, – просипел он сквозь сизые губы.

Мне в очередной раз подумалось, что, опускаясь на дно жизни, человек почему-то первым делом теряет половую принадлежность. Существо на скамейке выглядело больным и равнодушным. От него должно было вонять, но в дождь и холод это не ощущалось.

Мы спросили его номер участка. Он назвал. Тогда мы сказали, что сейчас все вместе пойдем искать его бабушку.

– Я никуда не пойду с вами, – он вскинул лицо с признаками сильного беспокойства, – Я вас не знаю.

– Щас как дам дубинкой по ебалу, – сказал папаша П., – Узнаешь.

– Почему вы так со мной разговариваете… – сказало существо, – Я не мальчик, я девочка.

Мы молча уставились на него.

– Меня зовут Марина…

Я всмотрелся пристально, и у меня в глазах сложились все мелкие черты, которые были непонятными сначала. Я мысленно снял с лица этот тошнотный отек, пригладил в уме волосы, раскрыл опухшие веки, прибавил маленький рост – передо мной была девушка.

– Сколько тебе лет? – спросил папаша П.

– Восемнадцать, – ответила она.

Тут из ее глаз по сырому лицу потекли слезы. Она задрала правую штанину до колена – нога была обвязана бинтом в рыжих пятнах. Она прямо под дождем разматывала его. От голеностопа до коленки у нее было несколько розово-серых язв, с мою ладонь каждая, из которых тягуче вытекал желтый мутный гной. При этом она объясняла, что ей больно ходить.

Папаша П. предложил ей вызвать милицию, и она сразу согласилась идти. Взяла свой мешок и закинула себе на плечи. Мы долго искали нужный номер участка. Там оказался приличного вида садовый домик. Внутри него вещи были разбросаны по полу. Ящики стола и шкафчиков – вынуты и брошены на пол. Марина выглядела очень растерянной, она перемещалась нескладными движениями по дому и вокруг и звала потерянным голосом бабушку. Папаша П. взял Марину за воротник и вывел за ограду. Стукнул в ближайшую калитку. Оттуда выглянула женщина средних лет.

– Вы знакомы? – спросил женщину Папаша П.

– Первый раз эту морду вижу! – сказала женщина.

И мы пошли к конторе. Марина тихо плакала и просила ее отпустить. Пыталась что-то робко ввернуть насчет того, как они с бабушкой собирали ягоду полчаса назад. Когда мы дошли до края поселка, Папаша П. повернулся к ней, стянул с ее плеча мешок, и сказал:

– Пошла вон.

И толкнул ее в направлении остановки. Мешок пришлось нести мне. Я шел быстрым шагом, потому что ноша оказалась на удивление тяжелой – у меня стучало сердце, а под одеждой проступал пот. И я хотел скорее прийти в контору, чтобы избавиться от тяжести. Я не мог понять, как эта полумертвая наркоманка, ростом мне по плечо, могла таскать такой вес. Марина выскакивала к нам из проулков и сдавленным страдающим голосом умоляла отдать ей мешок. Папаша П. картинно замахивался на нее дубинкой, и она в ужасе убегала. Пару раз он даже сделал вид, что нагибается за камнем. Когда мы зашли во двор конторы, он запер за собой высокую решетчатую ограду.

Мы сидели в конторе над открытым мешком. Там было килограммов двадцать картошки, большой железный бидон с вишней, стеклянная банка с крыжовником, алюминиевые вилки, несколько скомканных платьев и новенькие мужские джинсы на высокий рост. За окнами уже начало темнеть, но было еще хорошо видно, как вдоль ограды, перебирая руками мокрые железные прутья, ходит Марина. Она что-то кричала нам, но дождь шел уже сильно, и из-за его шума мы ничего не слышали. Папаша П. вышел к ней под дождь, а через минуту снова зашел в контору, хихикая в свои вислые хохляцкие усы.

– Я ей говорю: иди отсюда, а то милицию вызовем, – поделился он с нами, – А она мне говорит: хочешь, я тебе приятное сделаю, только джинсы отдай.

Его передернуло – от холода или от омерзения.

– Приятное… – бормотал он, – Да, я вчера только восемнадцатилетней засадил. Чистенькой. Домашней. А эта, со своим гноем… приятное…