Немного о богах и жизни после смерти (СИ)

— Как боги заявляют о себе? — внезапно спросил Вадим.

Ято повернул голову и удивленно уставился на своего шинки.

— Через пророков, естественно, — ответил он.

— А у тебя были пророки?

— Видишь ли, — погрустнел Ято. — Для того, чтобы у бога появился пророк, нужно, чтобы в него кто-то искренне, от всей души поверил. А про меня постоянно забывают…

Вадим задумался.

— В принципе, если так порассуждать, у нас есть отличная кандидатура на звание пророка. Хиёри справится.

— Не годится, — возразил Ято. — Во-первых, у меня нет храма, а во-вторых, у Хиёри совершенно отсутствует дар убеждения. Ну, и в-третьих, она одиночка и интроверт.

— Логично, — скис Вадим, даже огненная шевелюра, казалось, потускнела. — Но, в принципе, сейчас каждый второй подросток испытывает такие трудности… — начал рассуждать Вадим, — и эти ребята тоже должны кому-то молиться. Почему бы не построить множество маленьких храмов…

— Да ты представляешь, сколько всего нужно только на один — даже самый маленький — храм?! — аж подскочил от возмущения Ято. — И его должны строить люди, а не мои шинки!

Вадим заметно смутился.

— Да, об этом я не подумал… Но у нас есть Хиёри, и она в тебя верит. Может быть, я могу об этом попросить? Я же не бог, а шинки. И, в принципе, судя по достатку ее семьи, это не должно вызвать у нее трудности. И, кажется, ее брат архитектор… — задумчиво протянул он. — Пусть не в этом году… Я к тому, что ты столько ждал, подождешь еще пару лет.

— Это… Это… Где же ты был последние шесть веков?! — растроганно зашмыгал носом Ято и полез обниматься с таким пылом, что они свалились с дерева.

Бог мягко перекатился по траве и распластался под Вадимом. Сияющие лазурные глаза оказались совсем близко. В круглых зрачках отражалась огромная полная луна. На тонких губах играла улыбка. «Но сегодня на небе новолуние», — рассеянно подумал Вадим. Ято запустил руку в рыжие волосы, открывая лицо своего слуги, и от этого мягкого ласкового прикосновения мысль тут же с шипением испарилась. Вадим задохнулся — грудь почти до боли распирало странное пронзительное и бесконечно огромное сладкое чувство. Захотелось прижаться к белой, обманчиво холеной ладони в благоговейном поцелуе, чтобы хоть как-то выплеснуть всё, что кипело внутри.

Ято пропустил мягкие пряди сквозь пальцы, провел по виску и блаженно выдохнул, прикрывая глаза. Бледные губы порозовели, на щеки стали возвращаться краски. Вадим осторожно прикоснулся к лицу своего бога. Испарины — постоянной спутницы последних дней — больше не было. Странно. Святая вода из храма Кофуку убрала скверну, но сомнения и метания озлобленного подростка никуда не делись. Ято всё еще их чувствовал, и, как подозревал Вадим, это ранило его куда сильнее, чем он показывал.

Он потянулся, чтобы слезть с бога, на котором так непочтительно развалился, но Ято его не пустил: обхватил шею руками и уткнулся носом в волосы. Ветровка распахнулась, под щекой оказалась старая футболка. Вадим повернул голову и прижался ухом к твердой груди. Вместо сердцебиения слышался странный низкий звон, как будто от огромного колокола. Необычный звук, абсолютно неестественный для любого живого существа, был очень красив и странным образом успокаивал.

— Не больно, — прошептал Ято расслабленно.

— Что? — невольно понизив голос до такого же шепота, переспросил Вадим.

— Мне больше не больно. Давай полежим так еще немного?

Вадим только угукнул, заслушавшись звоном. Если это помогало, он был готов лежать так хоть до конца времен.

А еще от бога пахло белым лотосом. Мягко, ненавязчиво и очень приятно.

— Сёмей… — наконец позвал Ято.

Вадим с неохотой разлепил глаза и поднял голову. Улыбка у бога была очень странной.

— Три дня назад вернулась твоя сестра. Анна, кажется?

— Да… — пробормотал Вадим. — Анна.

Воспоминание о семье больше не причиняло боли, будто подернулось дымкой. Семья, друзья — всё это осталось там, вместе с болезнью, в короткой непримечательной жизни, в которой Вадим только и смог, что героически умереть.

Ято рассеянно гладил его по волосам, отчего парню хотелось мурлыкать от удовольствия. Никто никогда так к нему не прикасался: отец был весьма скуп на ласку, мать всегда норовила поцеловать, братья весьма бесцеремонно зажимали голову подмышкой или дергали, сестра норовила заплести косички, а та единственная девочка, с которой Вадим успел познать прелести взрослой жизни, делала это слишком по-женски, отчего мысли норовили уползти в горизонтальную плоскость. Ято же умудрялся одновременно выразить и заботу, и благодарность, и особое отношение без капли того интимного, от которого начинали коситься.

— Так что там с Аней? — встряхнулся Вадим.

— Она привезла с собой вещи, которые ты просил. Мы можем сходить к ней и забрать.

Вадим заморгал.

— Ты еще и домушник?

— Я много чем занимался, — проказливо улыбнулся бог. — Но нет, ты можешь прийти к ней и поговорить. Она будет думать, что это сон.

— Прийти и поговорить?! — задохнулся Вадим. — Вот так просто?