Немного о потерянном времени (СИ)

Ну, в итоге я провалялся еще три недели, а потом, после врачебной комиссии, был отпущен родителям на поруки. Но, откровенно, если бы не батины старые связи в армейке, хрен бы мне удалось из госпиталя свинтить так рано. Марку вот время пришло выписываться, а меня так и норовили еще подержать.

Да на хрен все это. Шкура новая наросла вроде, руки-ноги шевелятся, башка как-то варит — пора и честь знать.

Насколько я себя переоценил и собственное состояние сильно приукрасил, стало понятно, когда меня с почестями водворили домой. Ну, есть повод гордиться, хотя откровенно — ну его на хрен. Из Москвы прилетел я спецбортом МЧС, не один, ясен пень, за компанию, по договоренности моего куратора и нач.курса. С аэродрома до дома пролетел в реанимобиле с мигалками. Всю жизнь мечтал с синими люстрами по городу промчаться. Да.

Сопровождающая бригада скорой помощи проконтролировала, как меня дома утроили со всеми удобствами, оставили лекарства и назначения и свалили в закат.

Я слегка задолбался да и перенервничал, конечно.

Поэтому валялся в комнате своей тихо, впитывал атмосферу и дух дома, ну и в себя пытался худо-бедно прийти.

А ближе к полуночи у меня образовался неожиданный гость.

Судя по расширившимся глазам и разинутом рту, дома родители про меня говорили что-то явно другое.

Никита уселся на стул у моей постели. Сначала молча разглядывал меня. И только когда я прикрыл глаза, ибо действие обезбола потихоньку заканчивалось, а пугать братишку жуткой перекошенной мордой я не хотел, заговорил:

— Ты, бл*, теперь всегда так будешь? Ну, лежать типа?

— Надеюсь, что скоро попустит немного, — ответил честно и глаза прикрыл.

Как иначе скрыть восторг от активного словаря мелкого, я не знал.

— Мама много плачет и ругает безголовых мужиков. Не понял, сука, кого, но она плохо спит и всегда грустная.

Еще бы. Тут и так у них штормит, да еще и я со своими фортелями:

— Поверь, мелкий, я не хотел.

— Чего?

— Расстраивать ее не хотел.

— Ну, я тоже не хочу, бл*, но всегда расстраиваю, — о, как. Неожиданно. Может, все на так плохо, как родители думают?

Словарный запас — дело поправимое. Но, если вспомнить мои первые годы с мамой, надо признать:

— Сразу видно — родственные души мы с тобой. Хотим как лучше, а получается через жопу…

— Родственники? Мы же с тобой не…

— Нам, Никитос, с тобой дико повезло: нас с тобой мама нашла. А это значит, что раз родители общие, то и мы с тобой теперь друг другу братья.

Хмурится, губу прикусил, затылок чешет:

— В школе типа чё-то не то втирали…

— Ты их там слушай больше, в смысле, погоди. Конечно, в школе дело, в основном, говорят, но верь ты бате с матерью. Я их знаю подольше и скажу тебе, что вот они, правда, отвечают за слова. А тебе вообще сказочно повезло…

— С хера ли? — настороженно вскинулся братишка.

— Ну, нас с тобой обоих маме аист принес, да, но ты хотя бы твердо знаешь, кто тебя родил. Поэтому тебе определенно повезло, в будущем для самосознания, говорят полезно.

— Фигли повезло, если она умерла сразу?

— В том, что умерла — хорошего ничего, но ты точно можешь не переживать и не ждать, что внезапно откроется дверь, и оттуда выплывет какой-нибудь ужас с криком: «Сыночка!». Так что ты подумай, как нам с тобой все же по жизни фартануло, маленький брат.

— Ок.

И он тихо растворился в ночи.

Фига-се, ниндзя, с лексиконом сапожника-моряка-в-отставке!

Кстати, про отставку тоже надо подумать будет.

Отец, что нарисовался у меня часа через пол после визита Никитоса, хитро улыбнулся и выдал мне кружку какао:

— Как встанешь, научи мелкого.

— Чему? Как быть идиотом?

— Не гони волну, Рус. Мы с Марго в восторге от твоей сознательности и гражданской позиции настолько же, насколько в ярости оттого, что ты до сих пор позволяешь эмоциям тобой управлять. Но это дело второе. Объясни Никите смысл вашего ритуального распития какао. Ему должно зайти. Плюс дополнительный крючочек, что его с тобой свяжет. А там, глядишь, и мы подтянемся.

— Тяжко, да?

— Ну, не сахар, но свет в конце тоннеля виден. Если это, конечно, не встречный поезд, которым нас снесет.

— Я попробую с ним договориться.

— Ты бы с собой договорился уж, сына. Сколько можно всем нервы на бобинки наматывать? — мама возникла у изголовья внезапно. Поправила одеяло, потрогала лоб, погладила по волосам. — Такой ты у меня уже взрослый, но местами бывает — только обнять и плакать.

Потерся щекой об мамину руку. Вдохнул запах черной орхидеи — и как теплой волной из детства накрыло. Мама так стала пахнуть, когда папа Влад у нас появился. Это до сих пор кажется ароматом счастья. Кстати, да:

— Родители, а как у вас там, на кафедре-то дела? А то мне все не до грибов было…

— Ох, милый. Все нормально у нас. Ты, главное, поправляйся, а там мы со всем разберемся…

Батя при этом так выразительно в мамину сторону посмотрел, что даже я — бревно-бревном в намеках, понял: есть что-то там такое… неприятное.

Лады, разберемся, раз уж я дома, наконец-то.

А утром, вместе с визитом Гохи, взволнованной и с зареванными глазами, ко мне ввалился бро. На этом тихая часть моей реабилитации и закончилась, так как первое, что выдал Марк, было: