— Там, на углу, где сходились Четвертая и Главная, небольшая коричневая палатка рядом с полицейским постом. Скажи, пожалуйста! Живем по законам военного времени — все салуны закрыты!
— Тем лучше для тебя, Джорджи! Кое-кто и так сходит с ума из-за пожара, выпивка не спасет.
— Ты же знаешь: каждый проклятый Создателем сукин сын, умудрившийся потерять все свои сбережения, собирается обложить голову льдом и избираться в конгресс. А что остается делать нам?
Утешитель Иова, кричавший с парохода, замолчал; «Эй, Джордж» нырнул в бар за спиртным.
Постскриптум. В числе многих достопримечательностей я откопал нечто любопытное. На пароходе обнаружилось Лицо — лицо над острой бородкой цвета соломы, лицо с тонкими губами и выразительными глазами. Мы разговорились, и вскоре я получил доступ к его идеям. Несмотря на то что в течение девяти месяцев в году это Лицо проживало в дебрях Аляски и Британской Колумбии, оно слыло знатоком в области канонического права англиканской церкви и было ревностным поборником приоритета этой церкви. В то время как пароход тащился сквозь отраженные в воде звезды, Лицо излило в мои изумленные уши боевой клич воинствующей церкви. Как вопиющая несправедливость был преподнесен тот факт, что в тюрьмах Британской Колумбии протестантские капелланы не всегда принадлежат этой церкви. Как оказалось, само Лицо не состояло в официальной связи с высоким учреждением и в силу житейских обстоятельств вообще очень редко посещало церковную службу.
— Но признаюсь вам, — с гордостью произнесло Лицо, — что посещение каких-либо иных мест богослужения, не предписанных мне, было бы прямым неподчинением порядкам, установленным моей церковью. Однажды я три месяца жил в таком месте, где была лишь Веслианская методистская часовня, но я туда ни ногой, сэр. Ни разу. Это явилось бы проявлением ереси с моей стороны. Самой настоящей ереси.
Когда я перегнулся через ограждение палубы, мне показалось, что звездочки в воде тряслись в приступе самого обыкновенного смеха. Но, может быть, то была рябь, поднятая пароходом.
Глава 27
Уводит из Ванкувера в Йеллоустонский Национальный парк
Кто даст нам хронику путей
Простых людей, ночей и дней
Средь козьих стад, в снегах, где худо,
И путников, пришедших ниоткуда?
Сегодня я почувствовал себя дезертиром. Сюда, в город Виктория, который находится в ста сорока милях от границы Соединенных Штатов, почта доставила мне вести из нашего Дома — страны грусти. Я отдыхал на берегу форелевого ручья и испытывал раскаяние за каждый глоток благодатного, чистого, как алмаз, воздуха. Мне писали, что нас поражают болезни. От Ревари до южных границ умирают хорошие люди. Пришло известие о кончине двух моих знакомых. Совсем недавно мы разделяли трапезу, шутили, и кажется несправедливым, что я нахожусь вдали от рабства и муштры нашей утомительной жизни. Ведь нет иной жизни, кроме той — в Индии. Американцы — это американцы, их миллионы; англичане — это англичане, но мы в Индии — это Мы, англоиндийцы, где бы ни находились. Мы разделяем тайны друг друга и скорбим об утрате собрата. Вправе ли я распинаться перед вами о безыскусном счастье просто быть в живых?
Новости отравили радость, мне сделалось стыдно. В корзине лежат семьдесят форелей, которых я выловил в ручье Гэррисон-Хот-Спрингс, но даже они не утешают меня. Эти рыбки подобны украденным яблокам, уличающим прогульщика. Готов расстаться с этой рыбой, с моей собственностью в лесах, со свежим воздухом, проститься с новыми друзьями, вернуться и снова впрячься в жесткую сбрую нашей привычной жизни и душными, пыльными вечерами снова толкаться у переполненных теннисных кортов, присутствовать на скучных обедах в клубе, когда женщины, все до единой, отправлены в горы, а четверо-пятеро выживших мужчин расспрашивают доктора про симптомы инкубационного периода оспы. Я страдал бы телом, но отдыхал душой. О блестящее, многострадальное мое общество, и вы, побратимы, — февральские новички, прибывшие с войсками, — и джентльмены, ожидающие расчета, берегите себя и свое здоровье! Больно узнавать о вашей смерти. Нас ведь так мало, и мы слишком близки друг другу.