Немного о себе

Когда я перебрался на пароходе через пролив в нашу военно-мор-скую базу на острове Ванкувер, то нашел в этом спокойном, типично английском городке с красивыми улицами целую колонию стариков, которые не занимались ничем, кроме рыбной ловли и болтовни в своем клубе. Это значит, что отставники едут в Викторию. С пенсией в тысячу фунтов в год человек чувствует себя в тех краях миллионером, а на четыре сотни можно жить вполне прилично. Именно там мне рассказали историю пожара в Ванкувере. В шесть часов вечера жители Нью-Уэстминстера (в двенадцати милях от Ванкувера) увидели зарево, но приняли его за лесной пожар; позднее по улицам стали летать обрывки обгоревшей бумаги, и тогда догадались, что случилось несчастье; а еще через час в городе появился верховой, который кричал во весь голос, что от Ванкувера не осталось и следа. Все было уничтожено пламенем за какие-то четверть часа. Два часа спустя мэр Нью-Уэст-минстера посредством голосования получил от муниципального совета девять тысяч фунтов — и поток спасательных фургонов с продовольствием и одеялами устремился туда, где когда-то стоял Ванкувер. Сначала считали, что погибло всего четырнадцать человек, но даже сейчас, при закладке новых фундаментов, откапывают обугленные скелеты.

«В ту ночь, — продолжал рассказчик, — все жители Ванкувера остались без крова. Деревянный городишко исчез в мгновение ока. На следующий день принялись возводить кирпичные здания, и вы сами видели, чего сумели достичь».

Когда я возвращался пароходом в Такому, меня сильно утешил вид трех больших британских кораблей и одного миноносца, которые стояли вдали. Между прочим, я обнаружил, что пресытился ландшафтом. Я понял того разочарованного путешественника, который сказал: «Если вы видели великолепный лес, обрыв, реку и озеро, значит, вы наблюдали природу западной части Америки. Иногда сосна или скала достигают там трехсот футов в высоту, а озеро — сотню миль в длину. Но какое это имеет значение?» Я тоже почувствовал разочарование, но, видимо, просто от переутомления. Вот было бы здорово, если бы Провидению было угодно распределить всю эту красоту там, где ее недостает, например в Индии. И все же красоты природы en masse[351] ошеломляют, но никто, кроме жующего табак шкипера речного парохода, не видит ее. Говорят, что на Аляске острова поросли лесом еще гуще, снежные вершины там выше, а реки еще прекраснее. Это заставило меня отказаться от поездки на Аляску Я отправился на восток, в Монтану, проведя еще одну ужасную ночь в Такоме среди людей, которые плюются. Отчего плюется житель Запада? Ведь это не доставляет ему удовольствия, а тем более окружающим.

Однако я становлюсь недоверчивым. Считается, что все хорошее, как и все плохое, исходит с Востока. Вступают ли там в перестрелку именитые граждане? О, там вы не встретите ничего подобного. Существует ли там нечто более из ряда вон выходящее, чем линчевание? Там этим не занимаются. Вот попаду туда сам, тогда узнаю, действительно ли такое неестественное совершенство имеет место.

Итак, на восток, в Монтану! Я направил свои стопы в Йеллоустон-ский Национальный парк, прозванный путеводителями «Страной Чудес». Однако истинные чудеса стали совершаться уже в поезде. Я попал в веселую компанию. Некий джентльмен заявил о своем намерении не платить за проезд, а затем сцепился с кондуктором, который весьма точным ударом отправил нарушителя головой вперед сквозь двойное зеркальное стекло, отчего эта голова оказалась вскрытой местах в четырех. Врач-пассажир поспешно заштопал самую глубокую рану, и пострадавшего выбросили из вагона на ближайшей станции. Он являл отвратительное зрелище: кровь, казалось, сочилась из-под каждого корешка волос на его голове. Кондуктор намекнул, что джентльмен, наверное, умрет, и довел до сведения пассажиров информацию о том, что с Канадской Тихоокеанской шутки плохи.

Когда на землю опускалась ночь, мы выехали из лесов и поплыли по диким полынным просторам. Пустынность Монтгомери, дикость Синда или холмистой пустыни Биканер — нечто радостное и домашнее по сравнению с жалкой скудостью полынных пустошей. Это нечто чахлое, пыльное и голубое. Оно обволакивает волнистые холмы словно заплесневевший саван давно умершего человека, вызывает слезы и навевает ощущение одиночества. От него нет спасения. Когда Чайлд Роланд пришел в Черную башню[352], он наверняка проследовал полынными зарослями.

Однако на свете существует нечто ужаснее нетронутой полыни. Это — город в прерии. Мы остановились в Паско-Джанкшене, и кто-то сказал, что это королева всех городов в прерии. Жаль, что американцы такие вруны. Я насчитал около пятнадцати бревенчатых домишек и увидел дорогу, которая казалась раной на девственно-голубой поверхности полынного моря. Она убегала от города все дальше и дальше вослед заходящему солнцу. Моряк спит, отгородясь от смерти полудюймовой доской. Мы чувствуем себя как дома среди горстки людей, которые свернулись калачиком в койках, и только хрупкая (не толще одеяла) обшивка вагона отделяет экипаж от полынного одиночества.