Немного о себе

Чего только не болтают о международном авторском праве. Но вернее всего было бы обращаться с ним как с недвижимостью. Авторское право установилось бы при следующих условиях. Если бы конгресс захотел утвердить закон, запрещающий людям жить дольше ста шестидесяти лет, это вызвало бы смех. Закон не коснулся бы никого. Люди оказались бы вне его юрисдикции. Ограничение срока применительно к авторскому праву приводит к тому же. Никакой закон не в состоянии заставить книгу жить или умереть до назначенного ей срока.

Тотлтаун в Калифорнии был новым городом с трехтысячным населением. Там были банки, пожарная команда, каменные здания и прочие нововведения. Город жил, процветал и исчез. Сегодня никто в Калифорнии не в состоянии ступить ногой даже на останки Тотлтауна. Город вымер. Лондон продолжает существовать. Билл Смит — автор книги, которую будут читать год-другой, — подобен недвижимости Тотлтауна. Вильям Шекспир, которого читают все, — подобен недвижимости в Лондоне. Так пусть же Билл Смит вместе с ныне покойным мистером Шекспиром осуществляют такой же полный контроль над своим авторским правом, как над собственной недвижимостью: проигрывают его в карты, пропивают или приносят в дар Церкви. Пускай их наследники и правопреемники поступают с ним точно так же.

Время от времени я еду в Вашингтон, чтобы позаседать в палате и довести эту точку зрения до Конгресса. Тот вооружается аргументами против международного авторского права, которые ему представляют в готовом виде. Конгресс не слишком силен. Однажды я изложил свое мнение одному из сенаторов».

Он сказал: «Предположим, человек написал книгу, которая будет жить вечно».

Я сказал: «Ни вы, ни я не доживем до такого, однако предположим. Что же из этого?»

Он сказал: «Я хочу защитить человечество от наследников и правопреемников подобного автора, которые постараются работать под прикрытием вашей теории».

Я сказал: «Вы полагаете, что люди утратят чувство коммерции? Книга, которая проживет века, не может распространяться по искусственно вздутым ценам. Все равно будут появляться как очень дорогие, так и дешевые издания».

«Посмотрите, что произошло с романами Вальтера Скотта, — продолжал Марк Твен, повернувшись ко мне. — Когда авторская лицензия защищала их, я приобретал самые дорогие издания, какие только позволяли средства, потому что они мне нравились. Одновременно издательская фирма распродавала публикации, доступные по цене даже кошке. Они распоряжались своей недвижимостью и, не будучи дураками, сообразили, что одну треть участка можно разрабатывать словно золотоносную жилу, другую — как огород, а оставшуюся — на манер мраморного карьера. Вы меня понимаете?»

Тогда я осознал, что Марк Твен был вынужден сражаться за разрешение простой проблемы — за право человека (подумать только о такой ереси!) на творения своего мозга наравне с правом на творения своих рук. Когда ворчат пожилые львы, молодежь лишь повизгивает. Я пропищал что-то в знак согласия, и разговор перескочил с книг вообще на его собственные.

Набравшись смелости, чувствуя за спиной поддержку нескольких сот тысяч читателей, я спросил, женился ли Том Сойер на дочери судьи Тэчера и будем ли мы иметь удовольствие услышать о Томе — уже взрослом человеке.

— Я еще не решил, — промолвил Марк Твен, вставая с места, и, набив трубку, принялся расхаживать в своих домашних туфлях по комнате. — Продолжение «Тома Сойера» представляется мне в двух направлениях: в первом случае я удостоил бы его великих почестей и привел бы в конгресс, во втором — его бы повесили. Тогда и друзья и враги книги смогли бы сделать свой выбор.

Тут я окончательно утратил почтительность и начал открыто протестовать как против первой, так и против второй версии, поскольку, по крайней мере для меня, Том Сойер был живым человеком.

— Да, он реален, — сказал Марк Твен. — В нем собраны воедино все мальчишки, которых я когда-то знавал и сумел припомнить. Однако это было бы достойным окончанием книги. — Затем, повернувшись кругом, продолжил: — Потому что, если хорошенько подумать, ни религия, ни образование, ни воспитание не располагают действенными средствами против силы обстоятельств, которая движет человеком. Давайте перетасуем обстоятельства последующих двадцати четырех лет жизни Тома. Тогда по логике вещей в соответствии с перетасовкой он обернется либо ангелом, либо станет головорезом.

— Вы верите этому?

— Я так думаю. Не это ли зовется в ваших краях кисмет[365]?

— Да. Однако не надо выворачивать Тома наизнанку дважды и главное — покажите результат. Ведь он уже не является вашей собственностью, а принадлежит нам.

Марк Твен разразился звучным, открытым смехом и начал читать диссертацию на тему о праве человека делать со своими творениями все, что ему угодно. Поскольку это представляет интерес только для профессионалов, я милостиво опускаю ее.