Немного о себе

«Хи-йи-йоу!» — выкрикнул кули, прокатив коляску на одном колесе. Я выбрался из рикши и тут же увидел бородатого немца, затем трех подгулявших матросов с военного корабля, сержанта-сапера, потом парса, двух арабов, американца, еврея и несколько тысяч китайцев, которые непременно несли что-нибудь, и, наконец, профессора.

— Мне сказали, что в Токио производят пластинки для моментального фотографирования. Что вы скажете об этом? — спросил профессор. — В Индии их делают только в Топографическом департаменте. А тут — в Токио, подумать только!

Я давно должен профессору одну такую пластинку.

— Вот что меня поражает, — сказал я, — мы сильно переоценивали Индию. Например, считали, что создали там цивилизацию. Придется быть поскромней. По сравнению со всем окружающим Калькутта смотрится деревушкой.

Это правда, потому что Гонконг удивлял необычной чистотой, одинаковыми трехэтажными домами с верандами, тротуарами, вымощенными камнем. Мне попалась на глаза только одна лошадь. Ей было стыдно за самое себя. Она присматривала за телегой на приморской улице. Наверху единственными экипажами служили рикши.

Этот город убил во мне романтику джинрикши. Их надо бы оставить в распоряжение прекрасного пола, а вместо этого рикшами пользуются мужчины, которые спешат в офис, офицеры при полном параде, матросы, которые пытаются втиснуться в коляску вдвоем, и, кроме того, мне довелось услышать в казармах, что порой на рикшах доставляют в комендатуру пьяных дебоширов. «Обычно они засыпают в ней, сэр, и с ними меньше возни».

Магазины предназначены для того, чтобы заманивать моряков и охотников за редкостями, и они великолепно преуспевают в этом. Прибыв в эти края, отнесите все деньги в банк и попросите управляющего не выдавать вам ни гроша, как бы вы ни просили. Только так можно уберечься от банкротства.

Мы с профессором совершили паломничество к Ки Сингу и побывали у Йи Кинга, который торговал битой птицей. Каждая лавка по-своему хороша. Неважно, что продается — обувь или молочные поросята, — фасад лавки непременно прельщает глаз тонкой резьбой или позолотой, а любая вещица на прилавке необычна и привлекательна. Все превосходно: уродливый корень дерева, которому умело придали сходство с дьяволом, сидящим на корточках; темно-красная с позолотой створка двери или бамбуковая ширма и прочее. Сочленения, стыки и оплетка на изделиях поражали своей аккуратностью. Корзины кули имели приятную д ля глаза форму, а ротановые застежки, которыми их прикрепляют к бамбуковому полированному коромыслу, аккуратно заделаны, чтобы не торчали концы оплетки. Я попробовал выдвигать ящички в коробе у торговца, который продает обеды для кули, ощупывал клапаны небольших деревянных насосов, что стоят в магазинах, — все было тщательно подогнано.

Я углубился в изучение этих вещиц, а профессор копался в изделиях из слоновой кости и панциря черепахи, в расшитых шелках, инкрустированных безделушках, филиграни и еще бог знает в чем.

— Я уже не такого высокого мнения о нем, — сказал профессор (он имел в виду индийского ремесленника), извлекая на свет крошечную статуэтку из слоновой кости, изображающую маленького мальчика, который пытался выгнать из лужи буйвола.

Только вообразите — вырезать из твердой кости целый рассказ! Мы с профессором думали об одном и том же и раза два уже говорили на эту тему.

Над нашими головами, чуть слышно шурша промасленной бумагой, раскачивались большие пузатые фонари, но они не были расположены к разговору, а торговец в голубом тоже молчал.

— Твоя хотела покупай? Класивый весь есть, — сказал наконец он и набил трубку табаком из темно-зеленого мешочка, перехваченного браслетом из зеленого халцедона, а может быть, то был нефрит.

Он поиграл счетами из темного дерева; рядом лежала расходная книга, обернутая в промасленную бумагу, поднос с индийской тушью и кисточки на фарфоровых подставках. Торговец сделал запись в книге, изящно нарисовав выручку последней сделки. Конечно, китайцы проделывают это тысячелетиями, однако жизнь и ее опыт то и дело поражают меня своей новизной, как когда-то Адама, поэтому я изумился.

Глава 8

О Дженни — «прости господи» и ее товарках; о том, как можно отправиться на поиски настоящей Жизни, а повстречаться со Смертью; о блаженстве Кэт; о женщине и холере

По мне: любя, любить ты позволяй,

Но, милая, с тобою мне не быть,

Я жив иль мертв — меня не призывай.

Прости-прощай!

Я с головой окунулся в жизнь этого города, и тошнота — не то слово, которое может выразить мои ощущения. Все началось с праздной реплики, оброненной в баре, а закончилось бог знает где. Нет чуда в том, что древнейшей профессией повсюду занимаются француженки, итальянки и немки, однако жителя Индии все же шокирует встреча с их сестрой-англичанкой.