Немного удачи

Энди назвала свою дочь (семь фунтов, пять унций) Джанет Энн, а Лиллиан назвала своего сына (семь фунтов, семь унций) Дин Генри. На День благодарения Фрэнк, Энди и Джанет, которой исполнилось шесть недель, поехали на поезде в Вашингтон. Лиллиан поставила для Джанет вторую колыбельку. Колыбельки весь день стояли внизу, а после ужина их относили наверх. (Обед – в Вашингтоне это называлось обед, но Лиллиан все равно называла это ужином, и Энди тоже. Только по этому можно было понять, что она из Декоры, Айова, а не из Бедфорд-Хиллс, Нью-Йорк.) Они приехали в среду поздно вечером, поэтому Лиллиан как следует рассмотрела малышку только на следующее утро. Дину было только две недели, но Лиллиан чувствовала себя нормально. Стоило ей вернуться из больницы, как Тимми и Дебби так загоняли ее, что у нее почти не было времени передохнуть. Трехчасовые роды, от первой боли до рождения, – это пустяк. Скоро она станет как мама, разве что не будет вставать в день родов и доить шесть коров еще до завтрака.

Артур рассмеялся.

– Вряд ли она так делала.

– Нет, конечно, но она родила Генри в полном одиночестве в комнате Фрэнка во время сбора урожая. Джо первым его увидел, когда пошел в дом за носовым платком. Наверное, стоял там и сморкался. Фрэнк, вы с папой собирали кукурузу, да?

– Не помню, – ответил Фрэнк.

– Все ты помнишь, – сказала Лиллиан и ткнула его пальцем.

– Совсем не помню, – возразил Фрэнк.

Стояла неплохая погода, так что прежде чем Лиллиан решила подавать индейку в пять часов (не очень рано), Артур и Фрэнк повели Тимми и Дебби на долгую и – все на это надеялись – утомительную прогулку по Джорджтауну, а Лиллиан и Энди занялись подробным сравнением младенцев. Они сели друг рядом с другом на диване и, разложив детей у себя на коленях лицом вверх, стали постепенно разворачивать одеяльца. Дин был слишком мал, чтобы возражать, но Джанет немного покапризничала.

«Наверное, – думала Лиллиан, – подобное сравнение не совсем в пользу Дина, но он родился на неделю позже срока, и у него целая копна волос – темных, как у Артура. Нос не стал плоским во время быстрых родов, и особого косоглазия не было. У него были длинные пальцы и длинные стопы, стройные руки и ноги, совсем как у Тимми, а вы посмотрите на него (если сможете, конечно, – ведь большую часть времени он куда-то лезет)». У Джанет же, как и у всех светловолосых детей, кроме самой Лиллиан, если верить маме, были тонкие волосики, которые отрастут позже, а пока была только золотая корона вокруг головы и две прелестные ямочки на щеках.

– Не уверена, что за ямочками будущее моды, – сказала Энди.

Глаза Джанет были ярче и синее, а губы уже полные и четко очерченные. При рождении ее рост был двадцать один с половиной дюйм. Лиллиан, сама невысокого роста, заметила:

– Она будет высокой, – а Энди, сама высокая, ответила:

– Это не всегда хорошо.

– Но ты уже сбросила вес. Посмотри на меня. Мне еще худеть и худеть.

– Моя мать говорит, после первых родов всегда легче сбросить вес.

– Может быть. Не знаю. У меня такое чувство, что в этот раз придется постараться, а от Артура никакой помощи, потому что ему с каждым блюдом подавай масло, масло, масло и сливки, сливки, сливки.

Энди повернулась и поцеловала ее в щеку.

– Но у меня такая плоская грудь, даже при кормлении. Если зайти в бутик «Диор» в Нью-Йорке, как я делала каждую неделю, начиная с седьмого месяца, просто для улучшения настроения, то сразу увидишь, что будет в моде – фигура типа песочные часы.

– Если у меня когда-нибудь снова будет талия…

Лиллиан вздохнула и положила голову Дина себе на плечо. Энди, не стесняясь, расстегнула блузку и поднесла Джанет к груди. Лиллиан промолчала. Дин допил бутылочку полчаса назад. Он не капризничал и каждый раз пил молочную смесь до конца.

– Мама говорит, кормление грудью помогает скинуть вес, – сказала Энди. – Но у нее всего двое детей.

Лиллиан не могла отвести глаз. Она никогда не кормила никого из своих троих детей грудью. В больнице, где они родились, судя по всему, бытовало мнение, что это некрасиво и вредно для здоровья. Наблюдая за Энди, Лиллиан аккуратно подавила укол сожаления.

– Ой! – вскрикнула Энди.

– В чем дело?

– Ну, ты же знаешь, соски такие чувствительные. Но это вроде бы проходит.

Лиллиан промолчала.

Вернулись Артур и Фрэнк с детьми.

– Какая же странная сегодня погода, – сказал Фрэнк. – Дамы, вы не слышите, как стучат окна?

– На западе очень темно, – подхватил Артур. – Хорошо, что я летом вставил новые оконные стекла.

– Брр, – сказала Лиллиан и обратилась к Фрэнку: – Помнишь ту зиму, когда ты поехал в Чикаго в разгар пурги? Я не знала, за кого сильнее переживать, за тебя или за нас. Снегу навалило до самого карниза.

– Мы таки где-то застряли. Где же это было? До реки. Наверное, в районе Де-Витта. Какие-то старушки добыли для меня полку, чтобы я не замерз. Я чувствовал себя, как… наверное, как в лисьей норе. Кошмары снились.

– У нас были такие огромные заносы в Декоре, – сказала Энди, – что мой брат сделал себе лыжный трамплин со второго этажа на задний двор. Он вставал на пару обувных коробок и съезжал вниз.