Две дамы привели Фрэнка к машинисту и заявили, что желают верхние полки («потому что тепло идет вверх») и еще одну для своего племянника. Машинист был не в настроении спорить.
Фрэнк провел странную ночь на полке – возможно, потому, что никогда не оказывался в чем-то, настолько похожем на дыру в земле. Открывая глаза, он видел окно, но стоило их закрыть, как он снова проваливался под землю. Когда во сне ему показалось, что его толкнул Джоуи, он взмахнул рукой и ударил по стене. От этого он проснулся. И вот, лежа на полке, он ощутил твердую уверенность в том, что скоро умрет – что в этом поезде, в отличие от того, в Нью-Йорке (не в Буффало, а рядом с Рочестером, кажется), все замерзнут насмерть, и не важно, что сейчас он в тепле. Холод был скорее связан не с температурой, а с тем, что отсюда три часа до дома и три до Чикаго, а Фрэнк никогда не был дальше от всего и всех, кого он знал.
– Вот дьявол, – сказал он вслух, – я скучаю по Джоуи.
Он и правда соскучился. Головой, ногами и руками он упирался в стены, а от падения с полки в проход его отделяла только шторка. Если бы не мертвые пассажиры в Рочестере, он вернулся бы на свое место в сидячем вагоне.
Но к рассвету поезд снова был в пути и даже пересек Миссисипи. Жаль, что Фрэнк это пропустил. В девять они достигли вокзала Юнион-Стейшн в Чикаго, и Фрэнка бесплатно накормили завтраком (яйца, бекон, апельсин). Он поблагодарил двух дам за то, что «спасли» его. Когда поезд стал замедлять ход, он ковырял в зубах. Он видел, как это делал один из пассажиров, и это показалось ему очень по-городскому. Выглянув в окно, он увидел бегущую по перрону Элоизу. Когда он сошел с поезда, первым делом она сказала:
– Фрэнки! Что бы я сказала твоей матери!
– Она видела множество снежных заносов, – ответил Фрэнк и прибавил: – Зови меня Фрэнк.
– Ну ты и шутник, – сказала Элоиза. – Ты уверен, что мы родственники?
– Об этом только маме известно, – сказал Фрэнк, и они оба расхохотались.
Элоиза взъерошила ему волосы. Но Фрэнка удивило, может, даже поразило, как сильно она обрадовалась. Может, те люди в Нью-Йорке и правда замерзли насмерть.
Заносы в Чикаго доходили едва ли не до ламп на фонарях, но стоял конец марта, и ходить вполне было можно. Хорошо для Фрэнка, но плохо для Элоизы, потому что он редко бывал дома и она с трудом могла его контролировать. А все потому, что он очень умело пользовался своим обаянием. Приходя домой, он говорил: «Я был там-то, и тебе привет», – но она знала, что на самом деле он был вовсе не там, а в бильярдном зале, или на скотном дворе, или в депо. Однако она ходила к нему в школу и беседовала с директором, а тот сказал, что Фрэнк очень сообразительный ученик и круглый отличник. «Есть в нем что-то милое, – добавил директор. – Что-то деревенское». «Ну да», – подумала Элоиза.
У нее было полно дел с Розой, которой исполнилось три года, и на работе (Элоиза писала статьи и для своей газеты, и в «Дэйли уоркер»), и, разумеется, с Юлиусом, который превращался в троцкиста. Она тоже, но помалкивала об этом, а вот он – нет, и если его вышвырнут из партии, ей тоже придется уйти, и что им тогда делать? «Дэйли уоркер» давал ей половину ее дохода, а Юлиус полностью работал на партию, отвечая за образование.
О Фрэнке она начинала беспокоиться, только когда получала письма от Розанны. Вот как раз сейчас пришло очередное письмо, и она не горела желанием его читать, но все же усадила Розу на высокий стульчик, поставила перед ней омлет и вскрыла конверт.
Обычно Розанна держала подобные мысли при себе. Элоиза читала дальше: