Немного в сторону

— Рыбу я не люблю ловить: скучный сидишь, — сказал француз, остановившись, посмотрев на небо и вдруг сделав быстро руками. — Лучше охота: идешь себе, сейчас пиф-паф!

Я засмеялся и понял вдруг, что все-таки неясен мне еще этот француз, что-то я забыл спросить. Осторожно начал я подходить сбоку; ну, хорошо: мастер запахов, очень тонкая организация, как это — в мироощущении, в обыденной жизни? Тоньше ли чувствуются недостатки, грубость жизни? Ну, скажем, в запахах.

— О да! — живо сказал мастер с необыкновенной плачущей выразительностью и французским выговором. — Ви знаете: эти ужасный… Эти ужасный макароны!

Он взялся за нос.

Здесь мы подошли к трамваю, втиснулись в переполненный вагон, и я видел перед собою мастера не среди его дела, а как бы в ином виде, и это часто дает человека острее. Он стоял, как обыкновенно в трамвае: стиснутый толпой москвичей, держась за ручку, ехать ему было в другой конец города, в Марьину рощу, и я спросил — как же не дают ему автомобиль? Оказалось — машина есть, но часто где-то в разъезде.

— Мой нос, — сказал мастер, берясь опять за нос. — Маленький насморк — нельзя работать. Трамвай — очень трудно…

И действительно, ведь как подумаешь: обычный нос, один нос человека, черт возьми, а здесь куда важнее всех тех дел, по которым раскатывает конторская машина. От этого носа прямо зависит фабрика! И вот происходит «недооценка носа», и не от невнимания к мастеру совсем, человеку дают все условия, максимум забот, хорошую квартиру, прекрасную зарплату, курорты, а вот машину, пустяк какой-то в стоимости, но, может быть, самый главный для работы, — не могут дать мастеру машину целиком. Человек вежливый не будет напоминать каждый день — мой нос, мой нос, — а сами забывают. «Подумаешь, мол, насморк». Что это, спросил я себя, кусочки старого? А лаборатория с ужасным ароматом? Ведь если подумать — все эти романтические бумажки, которые нюхаются в лесу, вынужденны, убоги, и это просто безобразие, что нет самостоятельной изолированной лаборатории…

Оглянувшись в трамвае, я тем временем заметил странное поредение вокруг нас. Неужто запах, везомый нами из лаборатории, впрямь виною этому явлению? В самом деле, я замечаю лица, обнюхивающие воздух. Москвичи, это едет человек, дающий вам ароматы.

Трамвай наш между тем выскочил на свет, пошел по мосту, снова открылся нам Кремль, башни, звезды с мастерски гранеными камнями. Они сверкали сейчас в холодном небе, при закате, как библейские. Торжественная тишина проникла в трамвай. Слева открылась площадка будущего дворца.

— Дворец Советов, — сказал мастер, с почтением нагибаясь к окну. — Мне заказывали сделать духи «Дворец Советов». Что вы думаете об этом?..

Что я думаю об этом? Мастеру заказали новую композицию: чтобы обязательно отразить в ней строительство Дворца Советов. «Как пахнет строительство? Я могу сделать вам запах известки. Его не будут покупать». Он был по-прежнему простодушным французом и вещи понимал прямо; могут пахнуть фиалки, туберозы, гиацинты, но что значит духи о строительстве? Это не музыкальная композиция. Его пробовали уговорить, и он задумался. Он схватил свои бумажки, побежал в лес и долго сочинял там «запах соцстроительства», что-то сделал и принес. Запах нюхал совет, — и художественный совет, есть такой, — собираются и нюхают, — и нашли, что запах не тот. Духи отвергли.

Но зато были сделаны и выпускались духи «1 Мая» и другие подобные духи. Они быстро сошли с рынка. Некоторые лицемерные блюстители нравов, которые на большие изменения нашей жизни смотрят как на этикетку, а не как на жизнь человеческую, запретили хорошие духи «Карте», потому что они «напоминали об азартных играх», и долго пытались задушить «Кармен», известную всем «Кармен», потому что она-де… женщина легкомысленного поведения. Эти тартюфы переименовали котлеты вместо того, чтобы хорошо их делать. Пожалуй, для культуры и революции лучше, если мыло и духи будут не с громкими ярлыками, но зато хорошие и побольше и пусть пахнут товарищам людям хорошими цветами. Я сказал мастеру все, что я думаю по этому поводу…

— Правильно. Я вам очень благодарен, — сказал француз и пожал мне руку.