Немой Голос

Выйдя из ванной, он обнаружил девушку откинувшейся в кресле, закинув ногу на ногу, совершенно обнаженной и медленно курящей сигарету. В тусклом свете ее бледная кожа переливалась перламутром. Маленькая грудь вздымалась, при каждом вздохе хозяйки. Заметив мужчину, та встала, продолжая курить и плавно подошла к нему. Прильнув к его телу, она поделилась с ним сигаретой. И он чувствовал в этом больше интимности, нежели в любом поцелуе или ласках. Затянувшись, он обнял ее, подхватил на руки и понес в сторону кровати.

Он нежно исследовал каждый уголок ее тела, испещренного шрамами, порезами, синяками и ссадинами. Они казались ему такими чужеродными, ведь не должно тело молодой девушки иметь на себе таких отметин жестокой жизни. Он гладил ее, нашептывая слова любви. С каждым словом дыра в сердце мужчины будто бы становилась все меньше и меньше, пока полностью не была занята теплом чужого тела. Ее изящные руки обвили его шею, приглашая к поцелую. Он не сопротивлялся, напротив, плыл по течению, не зная, куда оно его приведет.

Он гладил ее по шее, нежно коснулся щеки. Ее темные очки, с которыми она не желала расставаться даже в минуты близости, будто выдергивали его из неги. Ему так захотелось наконец стащить их с нее, увидеть блеск глаз и полностью раствориться в вожделении. Он сделал это в порыве страсти, не имея больше возможности бороться с искушением, отбросил их в сторону. Очки с характерным звуком упали на пол. А он так и замер, не в силах сказать ни слова.

На него смотрели два черных импланта, которые занимали все пространство глазных впадин. Они состояли из многочисленных металлических зубчатых колесиков, будто в старинных часах, которые медленно и плавно двигались, словно тикали внутри времени. Зрачки, стеклянные, ярко-голубые, светились изнутри, дополняя общую зловещую и таинственную картину.

Девушка замерла, дыхание ее, казалось, совсем остановилось. Глядя ему теперь глаза в глаза она тихо прошептала:

— Прости, Иван, — сказала она с ужасным асторским акцентом.

Глава 2. Часть 1

В переполненном полевом лазарете творился сущий ад. В палате, на жестяных койках без матрасов, кричали десятки человек. Один же тихо плакал и безрезультатно звал врача. Взрывом у него оторвало левую руку. Рана, которую ему наспех перевязали боевые товарищи, казалась Йозефу Фишеру слишком серьезной, он отказался иметь с ним дело. Солдата слишком долго несли до госпиталя. Хирург понимал, что это будет пустой тратой драгоценного времени, за которое он сможет помочь другим. Этот человек уже был заочно мертв. Надо было лишь соблюсти формальности и освободить койку для тех, кого можно было еще спасти.

Воздух был пропитан сыростью, потом, гноем, едкими лекарствами и смертью. Периодически заходили санитары, выносили только что прооперированных и заменяли ими мертвецов. Морфина на всех не хватало, а потому многие попросту умирали от невыносимой боли.

За окнами грохотала канонада асторских артиллерийских орудий. Звенели зенитки, трещали станковые пулеметы и дополняли эту какофонию убийства винтовочные выстрелы и взрывы гранат. За сутки продвижения славитанских войск, они оказались слишком близко к фронту. Однако из штаба не посылали никакого приказа для их передислокации. Времени не было. Они должны были работать до последнего.

Лаура, молодая медсестра, бегала между койками, отыскивая тех, у кого были хоть какие-нибудь шансы на спасение. Меняла повязки, а некоторым счастливчикам, носившим звания унтер-офицеров, даже ставила уколы.

Еще только недавно учившаяся на втором курсе медицинской академии в провинциальном городке, для которой война была слишком далеко, она была мобилизована в начале прошлого года. Как и многих с ее потока, ее распределили между несколькими госпиталями по всему участку южного фронта. Здесь шли постоянные бои, смещавшие линию окоп то в одну, то в другую сторону, не более, чем на один километр. Выжженная земля, расколотые и искореженные деревья уже давно не вызывали у нее никаких чувств, как и плачущие, кричащие, молящие и умирающие солдаты. Как говорил ей Йозеф — всем помочь невозможно. Нам лишь нужно спасти тех, кто сможет и дальше сражаться. Возиться с инвалидами никто не хотел.