Немой набат. Книга третья

Около зверинца, где гомонили дети, Подлевский остановился, тупо, пустыми глазами глядел на бестолковую суету. Его мысленный взор был обращен внутрь самого себя. Он всегда жил в мире с собой, но теперь с ним что-то не так, душевный комфорт рушился. В ушах словно звучала далекая канонада верхушечных московских битв. И это только начатки. Неужели пришла пора задраивать люки и ложиться на дно? Он успел накосить бабла, упаковался. Но что дальше? Что делать, чем жить? Как переползти в будущее? И вдруг — такое с ним уже не раз бывало — приоткрылись склады памяти и из глубин сознания начала всплывать радостная, даже вдохновляющая идея. Конечно же Винтроп! Какое счастье, что Боб подкинул ему вариант связующего звена между американским и российским бизнесом! Не только подкинул, но и очень вовремя подсобил со «стажировкой» в Штатах.

Да, он, Аркадий, уехал из одной России, а вернуться ему предстоит в другую Россию. Но и он уехал одним, а вернется другим, с большими связями в деловом мире Америки. Начинается новый этап жизни, заокеанские знакомства из вспомогательной и дальнесрочной цели превращаются в главную и насущную. Нам ли жить в печали? Или Волга не река? Мы еще и ухнем, и жахнем! Покажем русский кураж!

Настроение резко пошло в гору. Он стоял на низком старте.

Через несколько дней, словно на удачу, позвонил Винтроп — он на неделю прилетел в Нью-Йорк по своим делам. Предложил:

— Давай пообедаем в «Татьяне». Сто лет не был на этом идиотском Брайтон-бич, надо поглазеть, что там сейчас.

Они пару раз прошлись вдоль широченного песчаного пляжа по дощатому настилу, который считался местным Бродвеем. Гуляющих было немного. Лишь несколько дам бальзаковского возраста в тугих нарядах блистали своими явно не стандартными формами, что — по наблюдению Аркадия — считалось привлекательным, во всяком случае в Нью-Йорке. На лавочках вдоль стен примыкающих зданий сидели ветхие старушки, провожавшие скучным взглядом каждого прохожего. На игровой площадке с жидкими деревцами и несколькими столами забивало в домино старичье с фейковыми улыбками, оповещавшими, что им не грозит кончить жизнь в богадельне.

— Да-а, поутих, посерел Брайтон, — сказал Винтроп. — Раньше-то здесь все бурлило. Но те, кому удалось выплыть, давно, как говорят у вас в России, свалили из этого тухлого отстойника. Кстати, вы читали Толстого?

— Разумеется.

— Помните, в одном из писем он написал: «Гости свалили, душа радуется»?

Аркадий наморщил лоб. Ничего такого он, конечно, не помнил.

— А-а, — понял Боб. — Вы читали Толстого из интереса. А я по обязанности, по долгу служения... Дипломатического. Вот и запомнил лучше вас. А этот Брайтон... Эстрадная челядь, по-моему, вернулась в Россию. Остались в основном доживальщики. Стоило гнать за тысячи верст, чтобы день-деньской резаться в козла или пялить на всех глаза с этой завалинки?

Потом перекинулся на другую тему:

— А этот настил раза в три шире, чем во французском Довиле. Я был там, когда встречалась «Восьмерка», еще с Медведевым. Такой суматохи не видел нигде.

— Медведев уже не в игре. — Аркадий не упустил момент, чтобы повернуть разговор в нужное русло.

Винтроп остановился, повернулся к нему:

— А может быть, все-таки на скамейке запасных? Помните «Медведпутию»? Распался ли тандем? А если пересменка лидеров?.. Ну ладно, ныряем в «Татьяну». Хорошо хоть он сохранился.

В русском ресторане было людно. Однако сразу бросалось в глаза, что это народ не местного пошиба, но съехавшийся сюда со всего Нью-Йорка, а то и более отдаленных краев, вплоть до гостей из России-матушки. Знакомый с традиционной здешней разблюдовкой, Боб заказал угорь. Но когда попробовал, брезгливо поморщился:

— Что там у них на кухне? Когда-то его подавали почти целиком, жирный, кожа легко отслаивалась. А теперь нечто рубленое, приправой вкус нагоняют.

Подлевский, по-прежнему ловивший момент для серьезного разговора, сказал:

— Боб, во-первых, вам десятикратное спасибо и за саму идею моей поездки в Штаты, и за ее подготовку.

— Ладно, ладно, Аркадий, как говорится, сочтемся. Когда-нибудь позовете на блины. — Слегка взмахнул рукой, словно отстраняясь от комплиментов. — Кстати, вы были на Юнион-сквер?

— Пока не довелось.

— Съездите. Там от метро ведет длинный подземный переход, в нем кафельные стены снизу доверху залеплены канцелярскими липучками с надписями. Американцы любят провозглашать свои мнения и наивно полагают, что, изложив их на крохотном листке бумаги, приклеив к стене перехода, известили о себе весь свет. Но вам будет интересно. Там тысячи этих посланий. — Со смешком скаламбурил: — Много и посыланий Трампа. Наотмашь излагают. Стены плача. — Вдруг, по своему обыкновению, резко сменил тему: — А что во-вторых?

— Во-вторых?.. Понимаете ли, Боб... Похоже, ситуация в России заметно меняется...

— Да уж! — перебил Винтроп и хитро прищурил один глаз. — Но, сказав «А», скажет ли Путин «Б»?

— Вы о чем?

— Мно-о-го о чем. Начать хотя бы с Набиуллиной.