— Россия? — изумился лысый. — Все наоборот! Именно Россия стала бы хозяйкой положения. Нам вводят санкции, а мы приостанавливаем выплату долга. Большой долг дает сильному должнику политическую фору. Посмотрите на американцев. Не очень-то они побаиваются своих долговых триллионов. Скорее у заимодавцев нервы гуляют. Да, у нас был бы мощный козырь: ах, вы нам незаконные санкции? — тогда мы приостанавливаем выплаты. Об очень солидной прибыли, которую мы взяли бы, пустив в оборот 150 миллиардов, я упоминал. Это грубейший просчет Кудрина, высший пилотаж профессионального безумия. А президент продолжает прислушиваться к его советам, именно Кудрин и его команда писали программу развития страны после 2018 года. Нет, неспроста Кудрина признали в мире лучшим министром финансов. Кстати, если кого-то из наших финансистов Запад признает лучшим — это повод усомниться в его профессионализме. Господа, неужели не помните, еще Иван Ильин писал, что почести от иностранцев означают удачное приспособление к их интересам. Президента нашего на западе очень даже не чествуют, и это значит, что он за Россию радеет. Но почему вокруг него столько кудриных? Извините, в данном случае произношу эту фамилию со строчной буквы — не в обиду руководителю Счетной палаты, лишь для того, чтобы подчеркнуть множественность явления... — Видимо, распалившись на своей теме, вдруг добавил: — Господа, неужели не знаете: кто должен банку миллион, тот у него в лапах, а кто должен десять миллиардов, перед тем банк на цыпочках ходит. У нас есть такие семьи.
Завершив горячую речь, лысый сказал:
— Простите ради Бога, что нарушил общий ход разговора.
— Нет-нет, вы как раз очень кстати выступили. Я тоже готовился к реплике, — послышался гнусавый голос. — Президент совершенно не принимает в расчет ловушку медленного роста. Я с печалью вынужден констатировать, что Путин — стихийный рыночник, у него дефицит фундаментальных знаний, прорехи в эрудиции. Если коснуться русской истории, можно вспомнить, что Николай I по ночам читал рукописи, в том числе Пушкина. Сорри, Сталин, чья личная библиотека состояла из 20 тысяч томов, правил исторические неточности у Алексея Толстого, даже Хрущев удосужился в рукописи прочитать «Ивана Денисыча». А наш по ночам играет в хоккей. Спорт — любовь форевер, навсегда.
Сидевший напротив Аркадия человек щекотливой национальности, с приподнятыми крыльями носа, в толстых роговых очках старого покроя и комплекцией плюс-сайз в унисон гнусавому добавил:
— Когда-то, в самом начале, он сказал, что в президентском лимузине слушает в аудиозаписи Ключевского. Но Ключевского на слух воспринять невозможно. За последние двадцать лет я не слышал от него ни об одной книге — ни классической, ни из современной текучки. Цитаты Ильина ему политологи подбирают, это понятно и верно.
— Позвольте реплику, — вторгся крупный мужчина, сидевший рядом с Хитруком. — Что касается штатных политологов, облепивших власть и телевидение, — я им не слишком доверяю. Мне довелось убедиться, что российские учебники политологии, по сути, являют собой кальку с американской «политикал сайенс», отсюда мелкий и заказной взгляд, ибо российские реалии предполагают другие подходы.
Подлевский подумал, что эти неожиданные резкости вызовут если не отповедь, то достойный ответ. Однако ничего подобного не случилось. Скорее наоборот, градус откровенности возрос, и тот, который пришел последним и которого называли Иван Максимычем, высказал, возможно, главную мысль:
— Вопрос упирается в то, о чем уже говорили, причем довольно образно. В отсутствие баланса между Мюнхенской речью и клещами вашингтонского консенсуса. Вполне очевидно, что Россия не вправе кардинально менять внешнюю политику, да это и невозможно. Снаружи нажмут — отнимут Курилы, Крым, и внутри это полыхнет таким пожаром, что африканским бидонвилем кончим. А нас с вами пошлют по самому известному русскому адресу, ни зарубежная недвига, ни Магистратский суд Лондона не спасут. Остается второй путь, он же единственный: каким-то образом отчалить от вашингтонского консенсуса, который нас сдерживает, накладывает через ЦБ системный запрет на энергичное развитие страны, формирует цивилизацию ссудного процента. Это дело тоже очень непростое, учитывая зарубежное давление и интересы части наших статусных либералов. Вдобавок множество голосов, в основном наемных, твердят, что любые попытки смены макроэкономического курса чреваты катастрофой. Медийная истерика. На деле это угрожает политическим СПИДом, потерей иммунитета. — Оратор распалился, заговорил горячо, начал быстро крутить в пальцах карандаш. — Да, проблема очень непростая! Зато, как говорил де Голль, на самом трудном пути нет конкурентов. И скажу главное. Чтобы сохранить все как есть, необходимы изменения, — долой навязшее в зубах слово «реформы»! Нужен нэп.
— Нэп? — в унисон раздалось несколько удивленных голосов.